Особое поручение, или "Если бы не ты!"
Глава 2. Новая должность, или надо меньше пить!
Это же надо было так вляпаться! Почему, скажите вы мне, я невнимательно относилась к изучению зельеварения в школе? Конечно, я не одна такая была – все радовались, что перманентно беременной учительнице было не до вбивания в наши головы знаний. А мне что, больше всех надо? И так ясно было, что ведьме, если она не заучка и не уродина, диплом нужен только для видимости. А вот если бы я выучила всю заумь из учебника… вернее, из семи учебников – по одному на каждый курс, так хоть смогла бы определить, что эта гадина Долорес подлила мне в шампанское.
А ведь она явно мне что-то подлила. Не могла же я, Элизабет де Лафонтейн, лучшая выпускница Шармбатона и секретарша первого помощника второго заместителя начальника ОММС, добровольно отправиться выполнять это «особое поручение»? Еще и в Хогвартс. Это ж кем надо быть, чтобы решиться сменить теплое местечко в министерстве на усеянный граблями путь школьного преподавателя? Разве что под действием какого-нибудь жуткого зелья. Такого же жуткого, как последняя кофточка Долорес – розовая, с рюшами.
Не надо было мне соглашаться «посидеть вдвоем, выпить чего-нибудь». Спрашивается, зачем ей это предлагать? За четыре года, что я в министерстве проработала, мы даже словом не перемолвились. А тут: «Лиз, дорогая, я же вижу, что вы нуждаетесь в поддержке!» Конечно, нуждаюсь! Скотина Густи при разводе оставил себе бронзовую вазу эпохи династии Суньхуньвчай, которая в семье де Лафонтейн переходила от матери к дочери уже лет триста, не меньше. Сказал, что раз на ней есть отпечаток его головы, то и спорить не о чем, ваза – его.
***
Кстати, если уж говорить про «не надо было», именно с Густи и стоит начать. Если бы не он! Не надо было знакомиться с ним на балу во французском министерстве. И если познакомилась, не надо было отправляться в постель в первый же вечер. Впрочем, о чем это я? Так хоть пара приятных воспоминаний осталась. А вот замуж выходить не надо было. И переезжать из моей прекрасной Тулузы в этот сумрачный Лондон с вечными туманами. И фамилию не надо было менять.
Вот если бы я вовремя до этого додумалась, не пришлось бы вчера пить плохое шампанское, вспоминая свою загубленную жизнь, а потом рыдать на розовой груди Долорес Амбридж. Говорила мне мама! А что она, кстати, говорила? С ходу вспомнилось только «не ковыряй в носу», «не разговаривай с незнакомыми магглами, если с собой нет волшебной палочки» и «не грызи ногти». Вот, догрызлась – стою теперь перед кабинетом подозреваемого в измене директора Дамблдора, мучаюсь похмельем и жду, когда меня пригласят на собеседование. Если бы еще вспомнить, что я буду преподавать! Негодяй Густи – все из-за тебя!
***
Дверь кабинета приоткрылась, и оттуда выглянул молодой человек в черной мантии. Мне кажется, или я действительно его уже где-то видела?
– Мадам Руквуд! – позвал он.
Кто еще эта мадам? Наверное, конкурентка. Мерлин, если ты и вправду был великим волшебником, пусть ее возьмут! А я вернусь в свой кабинет, к начальнику и чашке кофе! Хорошего, между прочим, кофе, не то, что та бурда, которую продают в министерском буфете! И работа мне нравилась, несмотря на то, что с новым боссом все стали какие-то нервные.
Она там заснула, что ли? Эта мадам… ой, да это же я! Чертов Густи, я тебе еще и это припомню! Я же на всех документах лично исправила его дурацкую фамилию на свою прежнюю!
- Мадам Руквуд, вы меня слышите? – брюнет (где же я его видела?) смотрит на меня так, будто я у него сто галеонов одолжила, и не отдаю. Неужели будущий коллега? Мамочки, уж лучше Амбридж!
В кабинете директора, похоже, собрались все учителя. И у всех симпатии ко мне не больше, чем у этого нахала в черном. Нет, я, конечно, их понимаю: прибыла дамочка по специальному распоряжению министерства магии, преподавать будет, в свободное от шпионажа за всеми, особенно за директором, время…
Как бы еще узнать, что именно преподавать? Не спрашивать же об этом прямо – подумают, что совсем дура. А я не дура, у меня ТРИТОНы с отличием! Ладно, решено: уклончиво отвечаю на вопросы, не касаясь напрямую своего опыта в преподавании неизвестно какого предмета, а главное – улыбаюсь.
***
Первым вступил директор:
– Мадам Руквуд, мы рады вас здесь видеть! – и улыбается. Вот это да, неужели? Правда рад?
– Спасибо, директор Дамблдор! – улыбаюсь еще шире. – Буду рада влиться в такой сплоченный коллектив! Единственное замечание – моя фамилия – де Лафонтейн, а с господином Руквудом мы развелись месяц назад.
Коллега в черном удивленно приподнял левую бровь, и тут я вспомнила, где его видела. Он же на нашей свадьбе был! Густи еще старался подвязкой в него попасть, но тот весьма профессионально увернулся! Как же его зовут? Снэп, Снейг?
– Конечно, госпожа де Лафонтейн, мы все исправим, – опять директор. – Профессор Снэйп, будьте добры!
О! Точно – Снэйп! Улыбаюсь ему изо всех сил – все же старый знакомый! Тот, не взглянув на меня, брезгливо коснулся пергамента палочкой, и последнее напоминание о моем неудачном браке исчезло.
– Хотите чаю, мадам де Лафонтейн? – Это уже полная ведьма в огромной, украшенной цветами шляпе.
Вообще-то я хочу антипохмельного зелья. Качественного, потому что то, что я приняла утром, ни капли не помогло. И спать – долго-долго. А потом – под душ, и на работу. И никогда больше не видеть Амбридж, жабу розовую! Но такие подробности вряд ли заинтересуют моего нового работодателя и коллег.
– Конечно, благодарю вас, мадам?…
– Спраут.
– Мадам Спраут! – Принимаю, стараясь, чтобы руки не сильно дрожали, тонкостенную фарфоровую чашку, и снова улыбаюсь. Скорей бы все закончилось, а то мой похмельный синдром осложнится вывихом челюсти.
***
Наконец-то!
Первый контакт с хогвартским педагогически коллективом завершен. Во-первых, меня приняли. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Во-вторых, шире всех умеет улыбаться профессор Спраут. Даже у Дамблдора так не получается, хоть он и директор. Я четвертая – после Синистры и Хуч. На предпоследнем месте – Боринг, от ее улыбки, наверное, молоко скиснет. А на последнем – Снэйп, он вообще не умеет. Или умеет, но тщательно скрывает. А если человек что-то тщательно скрывает, значит… Значит, именно он и есть мой главный подозреваемый! Именно он, а не Дамблдор, что бы там Долорес про него не пела.
Кстати, надо еще посмотреть ту стопку бумаг, которую она мне вручила на прощанье. «Досье» называется. Где наверняка написана куча гадостей о директоре, и я должна буду их или подтвердить, или опровергнуть. Нет, скорее – подтвердить, а то при слове «опровергнуть» лицо у Амбридж стало ярче ее кофточки, а про выражение и говорить нечего. Как будто я ее любимую бабушку заавадила, предварительно убедившись, что единственной наследницей старушка оставила меня. Да, вот и бумаги – в ночную сорочку завернуты. Что-то я такой не припомню… в жизни не покупала вискозных. Гадость какая! О, инициалы вышиты – «А.К.» Что еще за «А.К.»?!! Не-ет, это же не может быть та грымза, Алекто Кэрроу? Или может? По размеру, кажется, подходит…
Я убью Густи!!!
***
Если человек чего-то очень хочет, вся вселенная будет помогать ему! В моем случае вселенная приняла облик полтергейста, уронившего на Синистру цветочный горшок. Таким образом, улыбчивая профессорша на ужин не пошла, а я смогла сесть рядом со Снэйпом. Так, сначала «поговорить на общие темы», потом – «постепенно подвести к тому, что мне наиболее интересно». А что мне интересно? Когда он последний раз мыл голову? Это, конечно, тоже. Только за такие сведения в отчете Амбридж мою собственную голову оторвет, и скажет, что так и было!
– Скажите, профессор Снэйп, – начинаю я издалека, а продолжить не успеваю. Потому что мой нос улавливает божественный аромат, и все – мозг в отключке, нос командует парадом!
– Скажите, профессор Снэйп, – продолжает предатель-нос, – а что это у вас во фляжке?
Наивный коллега пытается отвертеться упоминанием какого-то зелья, которое ему обязательно нужно принимать во-время еды. Ха! Знал бы он, с кем связался!
– А зелье, случайно, не «коньяк» называется? Судя по запаху – из Borderies, выдержка – не меньше Grande Reserve… да, точно! Сорт винограда сразу не назову, но если попробовать…
– Хотите попробовать, мадам де Лафонтейн? - похоже, он впечатлен моими познаниями.
Киваю, и получаю приглашение продолжить вечер в его комнатах. Мерлин, до чего же все оказалось просто! Все знают, что подвыпившие мужчины охотно делятся важными сведеньями с красивыми женщинами. А некрасивых женщин, как известно, не бывает – бывают недостаточно выпившие мужчины. Надеюсь, что мне удастся узнать… хотя бы название предмета, который я буду преподавать. А может, что-нибудь более существенное.
***
Уже по дороге в подземелья начинаю сомневаться, правильно ли я делаю? И не предупреждала ли меня мама, что не стоит пить коньяк с почти незнакомым мрачным зельеваром? Хорошо, если он всего лишь воспользуется моим беспомощным положением… нет, правда – хорошо бы, если б воспользовался! А если отравит? Ладно, отступать некуда – за нами министерство и Долорес с бюстом-в-рюшечках наперевес. Кто не рискует – тот не пьет хорошего коньяка.
А ведь она явно мне что-то подлила. Не могла же я, Элизабет де Лафонтейн, лучшая выпускница Шармбатона и секретарша первого помощника второго заместителя начальника ОММС, добровольно отправиться выполнять это «особое поручение»? Еще и в Хогвартс. Это ж кем надо быть, чтобы решиться сменить теплое местечко в министерстве на усеянный граблями путь школьного преподавателя? Разве что под действием какого-нибудь жуткого зелья. Такого же жуткого, как последняя кофточка Долорес – розовая, с рюшами.
Не надо было мне соглашаться «посидеть вдвоем, выпить чего-нибудь». Спрашивается, зачем ей это предлагать? За четыре года, что я в министерстве проработала, мы даже словом не перемолвились. А тут: «Лиз, дорогая, я же вижу, что вы нуждаетесь в поддержке!» Конечно, нуждаюсь! Скотина Густи при разводе оставил себе бронзовую вазу эпохи династии Суньхуньвчай, которая в семье де Лафонтейн переходила от матери к дочери уже лет триста, не меньше. Сказал, что раз на ней есть отпечаток его головы, то и спорить не о чем, ваза – его.
***
Кстати, если уж говорить про «не надо было», именно с Густи и стоит начать. Если бы не он! Не надо было знакомиться с ним на балу во французском министерстве. И если познакомилась, не надо было отправляться в постель в первый же вечер. Впрочем, о чем это я? Так хоть пара приятных воспоминаний осталась. А вот замуж выходить не надо было. И переезжать из моей прекрасной Тулузы в этот сумрачный Лондон с вечными туманами. И фамилию не надо было менять.
Вот если бы я вовремя до этого додумалась, не пришлось бы вчера пить плохое шампанское, вспоминая свою загубленную жизнь, а потом рыдать на розовой груди Долорес Амбридж. Говорила мне мама! А что она, кстати, говорила? С ходу вспомнилось только «не ковыряй в носу», «не разговаривай с незнакомыми магглами, если с собой нет волшебной палочки» и «не грызи ногти». Вот, догрызлась – стою теперь перед кабинетом подозреваемого в измене директора Дамблдора, мучаюсь похмельем и жду, когда меня пригласят на собеседование. Если бы еще вспомнить, что я буду преподавать! Негодяй Густи – все из-за тебя!
***
Дверь кабинета приоткрылась, и оттуда выглянул молодой человек в черной мантии. Мне кажется, или я действительно его уже где-то видела?
– Мадам Руквуд! – позвал он.
Кто еще эта мадам? Наверное, конкурентка. Мерлин, если ты и вправду был великим волшебником, пусть ее возьмут! А я вернусь в свой кабинет, к начальнику и чашке кофе! Хорошего, между прочим, кофе, не то, что та бурда, которую продают в министерском буфете! И работа мне нравилась, несмотря на то, что с новым боссом все стали какие-то нервные.
Она там заснула, что ли? Эта мадам… ой, да это же я! Чертов Густи, я тебе еще и это припомню! Я же на всех документах лично исправила его дурацкую фамилию на свою прежнюю!
- Мадам Руквуд, вы меня слышите? – брюнет (где же я его видела?) смотрит на меня так, будто я у него сто галеонов одолжила, и не отдаю. Неужели будущий коллега? Мамочки, уж лучше Амбридж!
В кабинете директора, похоже, собрались все учителя. И у всех симпатии ко мне не больше, чем у этого нахала в черном. Нет, я, конечно, их понимаю: прибыла дамочка по специальному распоряжению министерства магии, преподавать будет, в свободное от шпионажа за всеми, особенно за директором, время…
Как бы еще узнать, что именно преподавать? Не спрашивать же об этом прямо – подумают, что совсем дура. А я не дура, у меня ТРИТОНы с отличием! Ладно, решено: уклончиво отвечаю на вопросы, не касаясь напрямую своего опыта в преподавании неизвестно какого предмета, а главное – улыбаюсь.
***
Первым вступил директор:
– Мадам Руквуд, мы рады вас здесь видеть! – и улыбается. Вот это да, неужели? Правда рад?
– Спасибо, директор Дамблдор! – улыбаюсь еще шире. – Буду рада влиться в такой сплоченный коллектив! Единственное замечание – моя фамилия – де Лафонтейн, а с господином Руквудом мы развелись месяц назад.
Коллега в черном удивленно приподнял левую бровь, и тут я вспомнила, где его видела. Он же на нашей свадьбе был! Густи еще старался подвязкой в него попасть, но тот весьма профессионально увернулся! Как же его зовут? Снэп, Снейг?
– Конечно, госпожа де Лафонтейн, мы все исправим, – опять директор. – Профессор Снэйп, будьте добры!
О! Точно – Снэйп! Улыбаюсь ему изо всех сил – все же старый знакомый! Тот, не взглянув на меня, брезгливо коснулся пергамента палочкой, и последнее напоминание о моем неудачном браке исчезло.
– Хотите чаю, мадам де Лафонтейн? – Это уже полная ведьма в огромной, украшенной цветами шляпе.
Вообще-то я хочу антипохмельного зелья. Качественного, потому что то, что я приняла утром, ни капли не помогло. И спать – долго-долго. А потом – под душ, и на работу. И никогда больше не видеть Амбридж, жабу розовую! Но такие подробности вряд ли заинтересуют моего нового работодателя и коллег.
– Конечно, благодарю вас, мадам?…
– Спраут.
– Мадам Спраут! – Принимаю, стараясь, чтобы руки не сильно дрожали, тонкостенную фарфоровую чашку, и снова улыбаюсь. Скорей бы все закончилось, а то мой похмельный синдром осложнится вывихом челюсти.
***
Наконец-то!
Первый контакт с хогвартским педагогически коллективом завершен. Во-первых, меня приняли. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Во-вторых, шире всех умеет улыбаться профессор Спраут. Даже у Дамблдора так не получается, хоть он и директор. Я четвертая – после Синистры и Хуч. На предпоследнем месте – Боринг, от ее улыбки, наверное, молоко скиснет. А на последнем – Снэйп, он вообще не умеет. Или умеет, но тщательно скрывает. А если человек что-то тщательно скрывает, значит… Значит, именно он и есть мой главный подозреваемый! Именно он, а не Дамблдор, что бы там Долорес про него не пела.
Кстати, надо еще посмотреть ту стопку бумаг, которую она мне вручила на прощанье. «Досье» называется. Где наверняка написана куча гадостей о директоре, и я должна буду их или подтвердить, или опровергнуть. Нет, скорее – подтвердить, а то при слове «опровергнуть» лицо у Амбридж стало ярче ее кофточки, а про выражение и говорить нечего. Как будто я ее любимую бабушку заавадила, предварительно убедившись, что единственной наследницей старушка оставила меня. Да, вот и бумаги – в ночную сорочку завернуты. Что-то я такой не припомню… в жизни не покупала вискозных. Гадость какая! О, инициалы вышиты – «А.К.» Что еще за «А.К.»?!! Не-ет, это же не может быть та грымза, Алекто Кэрроу? Или может? По размеру, кажется, подходит…
Я убью Густи!!!
***
Если человек чего-то очень хочет, вся вселенная будет помогать ему! В моем случае вселенная приняла облик полтергейста, уронившего на Синистру цветочный горшок. Таким образом, улыбчивая профессорша на ужин не пошла, а я смогла сесть рядом со Снэйпом. Так, сначала «поговорить на общие темы», потом – «постепенно подвести к тому, что мне наиболее интересно». А что мне интересно? Когда он последний раз мыл голову? Это, конечно, тоже. Только за такие сведения в отчете Амбридж мою собственную голову оторвет, и скажет, что так и было!
– Скажите, профессор Снэйп, – начинаю я издалека, а продолжить не успеваю. Потому что мой нос улавливает божественный аромат, и все – мозг в отключке, нос командует парадом!
– Скажите, профессор Снэйп, – продолжает предатель-нос, – а что это у вас во фляжке?
Наивный коллега пытается отвертеться упоминанием какого-то зелья, которое ему обязательно нужно принимать во-время еды. Ха! Знал бы он, с кем связался!
– А зелье, случайно, не «коньяк» называется? Судя по запаху – из Borderies, выдержка – не меньше Grande Reserve… да, точно! Сорт винограда сразу не назову, но если попробовать…
– Хотите попробовать, мадам де Лафонтейн? - похоже, он впечатлен моими познаниями.
Киваю, и получаю приглашение продолжить вечер в его комнатах. Мерлин, до чего же все оказалось просто! Все знают, что подвыпившие мужчины охотно делятся важными сведеньями с красивыми женщинами. А некрасивых женщин, как известно, не бывает – бывают недостаточно выпившие мужчины. Надеюсь, что мне удастся узнать… хотя бы название предмета, который я буду преподавать. А может, что-нибудь более существенное.
***
Уже по дороге в подземелья начинаю сомневаться, правильно ли я делаю? И не предупреждала ли меня мама, что не стоит пить коньяк с почти незнакомым мрачным зельеваром? Хорошо, если он всего лишь воспользуется моим беспомощным положением… нет, правда – хорошо бы, если б воспользовался! А если отравит? Ладно, отступать некуда – за нами министерство и Долорес с бюстом-в-рюшечках наперевес. Кто не рискует – тот не пьет хорошего коньяка.
