Автор:aguamarina (aguamarina@mail.ru) Название: Ничего, кроме секса Бета: нет
Описание: Что же происходит между Малфоем и Поттером на самом деле? - 2 Отказ: автор я, а права – у Роулинг. Парадокс, однако… Примечание 1: *задумчиво* я у Роулинг не только героев, но и привычки тырю:
сиквелы неизменно длиннее первых частей… Примечание 2: вторая история из
цикла «Небо за нас»; в цикл входят дилогия «Хогвартс» (фики «Взаимно» и «Ничего,
кроме секса») и трилогия «После финала» (фики ««Нелепо, смешно, безрассудно,
безумно, волшебно…», «Февральский ветер», «Где-то между будущим и прошлым»). В
цикле содержится AU к 6-7 книгам (эпилог 7-ой учитывается) и наверняка ООС)) Жанр: общий Тип: слэш Рейтинг: R Размер: мини Пейринг:Драко Малфой/Гарри Поттер
- Это только секс, - говорит Малфой, откинувшись на подушку, и Гарри с трудом
понимает, что именно он сказал, потому что в ушах все еще шумит ликующая кровь,
потому что под закрытыми веками еще вспыхивают радуги, потому что ему так
хорошо, что он готов согласиться даже с утверждением, что Волдеморт – в
известном смысле жертва обстоятельств, а не урод от рождения. Гарри совершенно
не вдумывается в слова Малфоя, но, догадываясь, что тот ждет ответа, говорит
«угу, конечно» или что-то подобное. Малфой может не волноваться – Поттер
совершенно правильно понимает ситуацию: это просто секс, ну разве что очень
хороший. Ошеломляющий. Сумасшедший. Только секс. Просто за прошедшее лето Гарри
научился ценить его. *** Прошедшее лето… Гарри точно знал, что более
длинного, тоскливого и невыносимого лета в его жизни не было. Даже тогда, когда
он считал, что Дурсли – это навсегда. Даже тогда, когда он обнаружил, что
принадлежит к другому миру, и Тисовая улица стала сродни незаслуженному
наказанию. Даже тогда, когда он узнал, что мог бы проводить лето у крестного, а
не в обществе своих так называемых родственников. Гарри вспоминал эти, такие
одинаковые, летние месяцы и должен был признать, что нынешнее лето переплюнуло
все предыдущие по занудности и какой-то унылой пустоте. Ему страшно хотелось бы
побывать в Шотландии или Голландии, или во Франции, которая представлялась ему
почти родной – столько о ней рассказывал Малфой. Ведь у него есть деньги! Почему
он не может поехать? Эта проклятая безопасность, о которой все время твердит
Дамблдор… Что же, ему теперь всю жизнь торчать безвылазно в защищенном кровными
узами дурслевском доме? А как было бы здорово побродить… ну хотя бы по
магическому Лондону – даже его Гарри практически не знал! – с Роном и Гермионой…
Поттер старательно не допускал мысли о том, с кем еще ему хотелось бы
прогуляться… поговорить… поцеловаться? Ну, может быть. Через месяц Гарри
понял, что начало лета было вполне приемлемым и даже почти милым по сравнению с
тем, что происходило теперь. В принципе предугадать это было нетрудно, но Гарри
как-то упустил из виду, что мысли шестнадцатилетнего подростка, проводящего дни
напролет в безделье (дядя Вернон и тетя Петуния опасались трогать непутевого, но
сильно повзрослевшего племянника, у которого к тому же была масса весьма
странных друзей, и избрали политику почти полного его игнорирования), неизменно
будут вертеться вокруг одного… Этим «одним» был, естественно, секс. Привычка
еженедельно встречаться с Малфоем за год приобрела такую незыблемость, что
теперь организм протестовал против ее лишения бурно и безоглядно. Гормоны
бушевали так, что Гарри не мог дождаться совершеннолетия – тогда, по крайней
мере, он сможет устанавливать Заглушающее заклинание на комнату. Сейчас он спал
нервно и с оглядкой; стоило ему всерьез закрыть глаза, как тонкие умелые пальцы
начинали скользить по его телу, и это было настолько реально, что, проснувшись
со страшно бьющимся сердцем, Гарри не мог сообразить, что именно его разбудило:
привычка быть всегда настороже, обычно будившая его за мгновение до возможных
неприятностей, или собственные не поддающиеся уже никакому контролю стоны. Потом
он стал ловить себя на том, что засыпать было вовсе не обязательно: средь бела
дня, с открытыми глазами, он мог погрузиться в эротические мечты не менее
глубоко. Дошло до того, что герой магического мира добровольно, под
подозрительным и недоверчивым взглядом тети Петунии, взялся за уборку гостиной.
Возня с водой, губками и чистящими средствами немного отвлекла его… до тех пор,
пока он не обнаружил, что трет ножку торшера уже минут десять, так что она,
кажется, даже истончилась, представляя на месте ножки нечто совершенно иное.
Забросив уборку (и тем успокоив тетю, которая, увидев, что племянник ведет себя,
как и положено этому неблагодарному ублюдку, перестала ожидать неведомых грозных
неприятностей), Гарри вернулся к себе и снял напряжение единственным доступным
ему в тот момент методом. Организму такая замена явно не понравилась, но что еще
Гарри мог сделать? Организовать себе экскурсию в Малфой-мэнор? «Здравствуйте,
сэр, я ненадолго, я только быстренько пересплю с вашим сыном, а вас я
по-прежнему ненавижу»? Милая картинка… Гарри представил выражение лица Люциуса
Малфоя и немножко порадовался. Благодаря таким нехитрым занятиям, день прошел
более-менее сносно, но ведь этих дней только в июле было целых тридцать один!
Гарри начал всерьез подозревать, что просто не доживет до сентября. Он вспоминал
самые яркие рассказы Драко о его путешествиях, но долбаный секс присутствовал в
них в качестве непременного фона; если же он пытался вспоминать о музеях и
прочих далеких от постели вещах, сама личность рассказчика начинала выглядеть
странно – воображаемый Малфой вел себя еще хуже реального, придавая сексуальную
окраску самым невинным словам, облизывая губы прямо посреди фразы о значении
светотени в полотнах Рембрандта, проводя пальцами по щеке Гарри во время
живописного повествования об ужасах испанского средневековья… На этом месте
гриффиндорец встряхивал головой и, спустившись в ванную, засовывал ее под кран с
холодной водой. Это помогало; по крайней мере, до тех пор, пока в один
непрекрасный день Гарри не поймал себя на том, что ему нравится – и, о Мерлин,
его заводит! - то, как сбегающие с волос капли щекочут его кожу. Словом, лето
было подобно медленной китайской пытке или адской манере неспешного томления
грешников на горячей сковородке. Гарри не считал себя святым, но такое наказание
представлялось ему все-таки чересчур суровым и явно преждевременным. К концу
июля он начал мечтать о встрече с парочкой дементоров, как хоть о каком-то
разнообразии и возможности безнаказанно выплеснуть не находящую иного выхода
энергию. Впрочем, дню рождения он все-таки очень радовался. Семнадцать лет!
Гарри подумал, как счастливы были бы в этот день его родители, но времени на эти
не очень веселые мысли ему дали немного; будто чувствуя его настроение, совы
прилетали с самого утра: от Дамблдора и Хагрида, Невилла и Полумны, Дина и
Симуса, братьев Криви, от каждого члена семьи Уизли, от Люпина и профессора
МакГонагалл, чему Гарри немало удивился, и, конечно, от Рона и Гермионы. К
вечеру его комната заполнилась шуршащей упаковочной бумагой от развернутых
подарков и магическими открытками, с которых ему улыбались, махали и подмигивали
звери, цветы и волшебники. Гарри был счастлив… только одна маленькая занозка
сидела внутри, слегка, но настойчиво омрачая радость от открывания подарков и
чтения чудесных пожеланий. При каждом стуке в окно сердце Поттера совершало
какой-то быстрый кульбит, подпрыгивая, когда он поворачивал голову, чтобы
посмотреть, чья сова прилетела, и падая, когда оказывалось, что это
действительно сова. Гарри ни за что бы не признался, чего он ждет с таким
сильным нетерпением и такой слабой надеждой: филина, всегда выделяющегося в
Большом зале на фоне несущих почту сов, как и его хозяин – на фоне прочих
хогвартцев. На вопрос, с чего бы Малфою поздравлять его с днем рождения, Гарри
мог дать точный ответ – абсолютно не с чего. И все же… Погасив свет в
одиннадцать, он просидел в кресле до полуночи, следя при неярком «Люмосе» за
стрелками часов. Вот они вытянулись в линию, рассекая циферблат… вот угол между
ними начал уменьшаться… вот он стал острым... Еще немного, и стрелки слились… и
вновь разделились уже в новом дне. Ему семнадцать! В этот момент Гарри услышал
легкий стук в окно, и его переполнила необъяснимая уверенность в том, что это –
именно то, чего он ждал. Он быстро открыл окно, но там никого не было. Не веря
своим глазам, Гарри высунулся наружу, покрутил головой. Показалось… Гарри вдруг
представил собственное лицо – обиженно надутые, почти дрожащие губы и
подозрительно блестящие глаза. Категоричным шепотом он произнес в свой адрес
несколько пламенных речей – сначала от имени Дамблдора, потом от Люпина,
Гермионы, Рона. В конце концов ему удалось достаточно пристыдить себя за глупое
поведение, чтобы он смог лечь и уснуть. Наутро его поймал дядя Вернон и
популярно объяснил, что нормальным и, между прочим, трудящимся в поте лица людям
невозможно по-человечески отдохнуть, когда наверху всю ночь раздаются непонятный
шум и крики. Гарри пообещал, что подобное больше не повторится, и вечером с
невероятным облегчением установил Заглушающие заклинания настолько плотно,
насколько смог, позволив себе, наконец, расслабиться. Однако собственные ласки и
прикосновения были даже не эрзацем, а пародией на настоящей секс. «Еще двадцать
девять дней, - подумал он. - Это же надо было так привыкнуть к Малфою». Вслед за
этой мыслью гриффиндорец попытался подумать о более далеком будущем. «Допустим,
я сдам Т.Р.И.Т.О.Н.ы и убью Волдеморта… или наоборот, неважно… что я буду делать
потом?». Если свое трудовое поприще Гарри еще более-менее представлял, то планы
личной жизни надежно скрывались в лондонском тумане. Где он будет искать
партнера? Как это вообще делается? Честное слово, единственный человек, который
мог бы ответить ему на подобные вопросы, был Малфой. Но именно у него спрашивать
об этом Гарри почему-то казалось невозможным. С чего это он будет спрашивать
совета у слизеринца? Ну и что, что он с ним спит? Мало ли с кем он спит? Ответив
на последний вопрос положительно – да, мало, очень даже мало, - Поттер понял,
что он вернулся к началу, так ничего и не придумав, кроме как убить Малфоя,
настырно проникающего во все его размышления. Только сначала трахнуть. Нет,
сначала позволить ему… Гарри почувствовал, что снова тонет все в том же болоте.
Черт, когда же закончится это лето! Спустя еще вечность и три недели Гарри
покупал учебники в Косой аллее. Рон и Гермиона весело рассказывали что-то о
каникулах, и Гарри был страшно рад их слышать. Он видел, что отношения между
ними за это время явно перешли из дружеских в нечто более серьезное, и был
счастлив за них. Почему-то его перестало смущать и пугать возможное разделение
их неразлучной троицы на два плюс один. Однако, болтая с друзьями и приобретая
нужные книги, он постоянно бросал быстрые взгляды по сторонам, не то ожидая, не
то опасаясь, что где-то поблизости мелькнут необычно светлые волосы, и чувствуя
тянущую пустоту в животе при мысли о том, что он не знает, как себя вести, если
они нечаянно встретятся. Гарри не был уверен, что сможет вступить в обычную
словесную дуэль, когда в голове (э-э… ну ладно, пусть будет – в голове)
настойчиво стучит одна мысль: «Я тебя хочу». Но встретились они только в
Хогвартсе, у входа в Большой зал. Толпа замерла в ожидании первой ссоры года, но
заклятые враги только скользнули взглядами друг по другу и тут же отвернулись,
расходясь к своим столам. Гарри, как всегда, сидел к слизеринцам спиной и не
видел Малфоя, но ощущал его присутствие, как ощущают огонь камина или солнечный
свет. Он вместе со всеми приветствовал новых гриффиндорцев-первокурсников,
аплодировал Дамблдору, с удовольствием уничтожал ужин, с которым кухня тети
Петунии не шла ни в какое сравнение, радовался звучавшим со всех сторон
рассказам и шуткам - как же здорово, когда есть столько друзей! Только в
отдельном уголке его головы, который Гарри представлял в виде маленькой комнаты
с большими песочными часами, была тишина, воздух застыл в напряженном ожидании,
а песчинки отмеряли время до… Сейчас закончится ужин, все разойдутся по
факультетским гостиным… «А как мы встретимся? – вдруг впал в тихую панику Гарри.
– Под каким предлогом я смогу смыться в первый же вечер? А вдруг он и не
собирается ни в какую Выручай-комнату? А вдруг он за лето вообще забыл, что
существует такой Гарри Поттер?». Последняя мысль несколько успокоила Гарри –
любой из присутствующих мог бы подтвердить ему, что Драко Малфой никогда не
забудет о существовании такой заразы как Поттер, скорее Волдеморт пойдет в
авроры. Но как они все-таки встретятся? В это время за спиной гриффиндорца
послышался шум. Не оборачиваясь, Гарри понял, что слизеринцы во главе со своим
префектом покинули Большой зал. Больше он ждать не мог. Заметив, что Дамблдора
также уже нет за преподавательским столом, Гарри поспешно вскочил и таинственно
сообщил друзьям, что ему назначил встречу директор. Гермиона взглянула на него с
недоумением. - Но ведь ты все время был с нами… и сов не получал, - заметила
она. - Э-э… Патронус, - сообразил Гарри. – Он прислал мне сообщение с
Патронусом, когда… э-э, я был один в спальне, - и, не дожидаясь очередного
вопроса, бросился к выходу. «Вот черт, - думал он, спеша потайным ходом на
восьмой этаж и периодически поскальзываясь на покрытых пылью каменных ступенях,
- теперь придется срочно учиться общаться через Патронусов… Гермиона ведь не
отстанет». Но все эти мысли вылетели у него из головы, едва он оказался перед
дверью Выручай-комнаты. Глаза Гарри расширились, а руки похолодели. Он здесь… а
вдруг там никого не будет? Здравый смысл (или то, что заменяло его
гриффиндорцам) попытался указать на нелепость ситуации: было чистым безумием так
нервничать из-за факта встречи с Малфоем. Малфой, напомнил здравый смысл, это
такой слизеринский хорек, с которым ты оказался в постели исключительно в
научно-исследовательских целях. Гарри не сделал даже попытки заткнуть голосок
здравомыслия – он мог думать только о том, что ждет – или не ждет? – его за
дверью. Лучшим способом выяснить это было открыть ее, что Гарри наконец и
сделал. Комната встретила его знакомым, почти родным интерьером и полным
отсутствием всяких светловолосых слизеринцев. Ну вот… Гарри зачем-то вошел, сел
на диван, попинал упавшую на пол подушку, осознавая всю глубину разочарования.
Возвращаться к себе и общаться с одногруппниками было совершенно невозможно.
Гарри прилег и тихо похныкал, пользуясь полным одиночеством. Стало вроде бы
легче. В очередной раз наплевав на здравый смысл, Поттер шмыгнул носом и от души
порыдал над своей несчастной жизнью, в которой даже нормального секса, и того не
дождешься. С тем он и уснул, так крепко, что не услышал ни открывающейся двери,
ни легких шагов, ни негромкого «Люмос!». Он проснулся только тогда, когда к его
губам прикоснулись другие - таким знакомым, мягким, глубоким и умелым поцелуем.
«Малфой», - пробормотал он, когда его рот оказался снова свободен. «Малфой!» -
воскликнул он, уже окончательно проснувшись, широко открыв глаза и садясь на
диване, перед которым на коленях стоял слизеринец. «Малфой, Малфой, - с досадой
проговорил тот. – А ты кого ожидал увидеть – дементора, что ли?». «Малфой», -
еще раз произнес Поттер утвердительно и потянулся за новым поцелуем,
соскальзывая с дивана… *** «Это только секс», - произнес он тогда в первый
раз, произнес чуть резче, чем необходимо, но Поттер не услышал его - лежал,
закрыв глаза, с идиотской улыбкой на лице, лохматый, довольный, и Драко с ужасом
почувствовал, что снова хочет его. «Это сумасшествие», - подумал он и повторил,
добавив ехидства в голос и подчеркивая каждое слово: - Это только секс,
Поттер. Гарри промычал нечто невнятное, соглашаясь, и Драко ощутил нечто
вроде разочарования. А что, он ждал чего-то другого? Хорошо хоть, по сексу
Поттер соскучился – вон, лежит, даже рассказать ничего не просит. Точно
соскучился – Драко не припомнит, чтобы за весь прошлый год гриффиндорец хоть раз
был так активен в постели. Нет, ему все нравилось (еще бы ему не нравилось,
мелькнула самолюбивая мысль), но Драко все время ощущал какой-то барьер между
ними. Поттер все позволял ему, и принимал, и получал удовольствие, но Драко
чувствовал, что любовнику куда уютнее и теплее, когда они просто сидят рядом и
слизеринец рассказывает очередную историю из своей богатой (ну, по сравнению с
поттеровской) биографии. И вот теперь, наконец, барьер, кажется, исчез. Лето
определенно пошло Поттеру на пользу. Лето… У Драко дернулся уголок рта при
воспоминании об этих месяцах. Вскоре после приезда как всегда невозмутимый
Люциус Малфой пригласил сына для беседы. Речь шла о будущем Драко, которое,
безусловно, должно было быть достойным мага с такой фамилией. Будущее наследника
представлялось Люциусу в виде Панси Паркинсон. Это было не самое красивое и
привлекательное будущее, что Драко и постарался аккуратно донести до сведения
отца. Люциус, будучи человеком объективным, согласился, но заметил, что
генеалогическое древо и ячейка в Гринготтсе в немалой степени украшают будущую
невесту. С этим уже был вынужден согласиться Драко. Видя колебания единственного
отпрыска, Малфой-старший взялся за дело решительно и спросил, нет ли у Драко на
примете другой кандидатуры или романтической любви. «Романтическая любовь» в
устах Люциуса звучало так, что хотелось немедленно отречься от всех высоких
чувств на свете, кроме разве что фамильной чести. Поскольку Драко, по его
мнению, и отрекаться было не от чего, он совершенно спокойно ответил «нет» и
объяснил, что ему нужно время, чтобы все обдумать, так что помолвку лучше
отложить. «Хорошо, - ответил Люциус, любивший видеть в себе современного и
либерального отца, прислушивающегося к мнению чада, какие бы глупости чадо не
несло. – Рождество – замечательное время. Тебе хватит полгода до Рождества,
чтобы все обдумать?». Драко пожал плечами и сказал: «Да», потому что надо же
было что-то отвечать. А «нет» отца вряд ли устроило бы. Собственно, Драко и сам
не знал, зачем тянет время. Ясно же, что никакой другой кандидатуры, кроме
Панси, ему не придумать. «Я тут хорошо подумал, пап, а не благословишь ли ты нас
с Поттером, он богатый, знаменитый и все равно уже спит со мной». Драко
представил себя, произносящего эту суперидиотскую фразу, затем попытался
представить выражение лица Люциуса Малфоя при таком заявлении, но воображения не
хватило, только в груди вдруг образовалась горячая пустота, вызванная нелепой
мыслью о том, что эта фраза могла бы когда-либо прозвучать в стенах
Малфой-мэнора… А потом с визитом приехали Забини, и Драко сообразил, что
может провести эксперимент. «Я просто хочу выяснить, ограничен ли мой выбор
девушками», - так сформулировал он конечную цель опыта, который, разумеется, не
имел и не мог иметь никакого отношения к его… э-э, встречам с Поттером. Он
попросил разрешения для Блейза остаться в гостях в Малфой-мэноре, против чего
никто из родителей не возражал. Драко не собирался наглеть и просить, чтобы они
жили в одной комнате, - он планировал просто дать понять отцу, что они с Забини
не только друзья – и посмотреть на его реакцию. Ну а если последуют громы и
молнии, они будут все отрицать. Блейз не возражал – во-первых, ему не было
разницы, проводить ли время у Малфоев либо в собственном поместье, во-вторых, он
уже спал с Драко, поэтому предполагал, что лето окажется приятным. Таким оно
и было – во всяком случае, поначалу. Драко наблюдал за реакцией отца на
различные мелочи их с Блейзом общения: ласковое ерошение волос друга, кормление
его клубникой с рук, мимолетное скольжение руки по талии, не считая особенных
взглядов и улыбок – не утрированных, разумеется, с Люциусом такое не прошло бы,
а самую малость преувеличенных, чтобы оказаться замеченными окружающими.
Окружающие не остались равнодушны. Через пару недель отец, испытующе взглянув на
Драко, поинтересовался, не является ли все происходящее навязчивой демонстрацией
того, что сын мечтает носить фамилию Забини. Драко совершенно искренне помотал
головой и заверил отца, что, во-первых, фамилию Малфой он не поменял бы даже на
Мерлин; во-вторых, что Блейз в любом случае предпоследний кандидат на роль его
супруги/супруга (Люциус заинтересовался, кто же в таком случае последний;
«Грейнджер, разумеется», - пояснил Драко и тут же мысленно выругал себя за
глупость – сейчас отец спросит, какое место он отвел Поттеру; но, к счастью,
Малфою-старшему и в голову не пришло подобной глупости). В-третьих же, добавил
младший, все происходящее имело целью выяснить, как родители отнесутся к
возможности того, что брак Драко окажется… не вполне традиционным. В комнате
повисло молчание, которое показалось подростку стремительно расширяющейся
бездонной пропастью, на одном краю которой оставался он, а на другом – весь
остальной мир. А потом пропасть неожиданно сомкнулась, когда Люциус, хмыкнув,
сказал, что, конечно, это не совсем то, о чем они мечтали, но если уж Драко так
хочется…; но род все равно придется продолжить…; и надо было просто спросить, а
не затевать эксперименты, потому что против Блейза они ничего не имеют, а вот на
постоянную демонстрацию их отношений у Нарциссы уже аллергия… Драко еще раз
заверил отца, что это был эксперимент, к тому же глупый… «…и ненужный», -
добавил Люциус. «…и ненужный», - согласился Драко. На самом-то деле
эксперимент оказался очень даже нужный. Первые несколько дней Малфой искренне
радовался собственной гениальности: и делу на пользу (какому именно «делу», он
предусмотрительно не уточнял даже для себя), и за сексом далеко ходить не надо.
Однако радость оказалось недолгой. Блейз разговаривал. Нет, не так – Блейз
РАЗГОВАРИВАЛ. В Хогвартсе это было не так заметно – там его словоохотливость
распределялась на тридцать одногруппников. Но, оказавшись с Забини наедине,
Драко пришел в ужас. Оказалось, что тот мог говорить на любую тему. Часами. Ему
совершенно не надоедало слушать себя, его совершенно не смущало отсутствие
интереса в глазах собеседника и его совершенно не беспокоило то, что Драко не
мог вставить в его монологи ни слова. Поначалу Малфой, конечно, пытался – он и
сам был не дурак потрепаться, но затем с некоторым шоком понял, что Забини – еще
и зануда. Похоже, он знал все обо всем, но при этом совершенно не умел
рассказать об этом интересно и хоть мало-мальски увлекательно. Чем-то он
напоминал Драко профессора Биннса… и кое-кого еще. Малфой даже представить не
мог, что придет день, когда он посочувствует Уизли, но, как оказалось,
зарекаться не стоило… В конце концов, Драко общался с Блейзом, пока сам того
желал; а вот рыжему предстояло жениться на женском варианте Забини; и насколько
понимал Драко, условием станет «пока смерть не разлучит нас». «Надо будет
рассказать Поттеру, пусть позлится», - подумал Драко, но эта заурядная мысль
вдруг наткнулась на какое-то препятствие в его голове. Ему пришлось несколько
раз прокрутить заново цепочку размышлений, пока, он, наконец, не понял, что его
так смущает: а стоит ли рассказывать Поттеру о Забини? Еще за минуту до этого
Драко, не задумываясь, ответил бы – почему нет, в конце концов, разве у них есть
какие-то обязательства друг перед другом? Это ведь просто… просто секс. Но
вопрос возник, и Драко почувствовал, что по какой-то иррациональной причине он
не хочет, чтобы Поттер узнал о его экспериментах. И тут же перед его мысленным
взором возникла невозможная, но очень реальная картинка: они с Поттером
неторопливо идут по августовской аллее Малфой-мэнора, о чем-то разговаривая и
изредка соприкасаясь плечами… - Драко! – услышал он голос Блейза и застонал
от досады: Мерлин, нигде от него не спрячешься. Забини истолковал его стоны
по-своему. - Зубы болят? – спросил он радостно. – Между прочим, есть
замечательное заклинание, я его нашел еще на втором курсе, в «Домашнем
колдомедике для начинающих». В общем, надо… - Блейз! – не выдержав, перебил
его Драко. – У тебя какое второе имя? - Ты же знаешь! – удивился Забини. –
Амариллис, в честь дяди, он был известным специалистом по Приворотным
зельям… - А я думал – Гермиона… - пробормотал Драко, но Блейз его уже не
слышал, увлеченный повествованием о том, как дядя изобрел четырнадцатую
модификацию Амортенции, отличающуюся от тринадцатой тем, что…* Драко перестал
слушать приятеля на второй фразе, переключившись на тщательное обдумывание мысли
о том, как наиболее быстро и необидно прекратить затянувшийся
эксперимент… Остаток лета Драко провел у родных матери во Франции, где
совершенно не вспоминал о туманах Англии, о Хогвартсе, о… в общем, ни о чем. Ну
не считать же воспоминанием пару раз мелькавшие перед глазами картинки
совместной прогулки с каким-то черноволосым типом по чудным ривьерским пляжам?
Правда, в отличие от прошлого лета Драко не был озабочен поиском партнеров.
Честно говоря, он скорее занимался тем, что отшивал желающих одного за другим. В
конце концов, надо когда-то и отдохнуть от сексуального марафона, думал он. Тем
более год предстоит непростой, и вообще… «Я не узнаю тебя, Драко», -
весело-изумленно сказала тетя Антуанетта. «Взрослею», - полушутливо бросил
Драко. На самом деле он сам себя не узнавал, но старательно делал вид, что все
по-прежнему. Особенно старательно он делал такой вид 31 июля. Этот день Драко
постарался провести на людях, шатался по магазинам и прекратил это занятие
только тогда, когда поймал себя на том, что уже четверть часа пялится на
изумрудно-зеленую спортивную мантию в витрине с мыслью о том, как здорово она
будет оттенять глаза… К вечеру Малфой решил было напиться, благо французские
родственники относились к этому гораздо проще его родителей, но сообразил, что
потеря контроля над собой в такой ситуации чревата большими глупостями.
Промаявшись без дела до полуночи, в двенадцать Драко открыл окно и, морщась от
невыносимой патетичности происходящего, быстро произнес в ночную тьму: «С днем
рождения, Поттер», после чего, наконец, лег в кровать и через некоторое время
заснул беспокойным сном. Он купил учебники и прочие школьные принадлежности в
середине августа, когда в магазинах Косой аллеи было еще совсем пусто. Ему не
хотелось встречаться ни с кем. Будь его воля, думал Драко, это лето вообще бы
никогда не закончилось. Он не хотел видеть Поттера, он не хотел видеть Панси, он
не хотел принимать никаких решений. Но даже желания Малфоя – не всегда закон. И
сентябрь пришел – с платформой 9 ¾, с «Хогвартс-экспрессом», с Большим залом… с
группой гриффиндорцев у входа. Поттер, как всегда, оказался впереди – такой же и
как будто совершенно не такой. Драко скользнул по нему мгновенным взглядом
сверху вниз – и отвернулся, спешно направляясь дальше, как можно дальше от
гриффиндорца, потому что его летние дни, летние мысли и летние настроения в этот
момент решительно и бесповоротно слились в одну-единственную фразу. «Я люблю
тебя». Поскольку это совершенно никуда не годилось, Малфой в тот вечер
превзошел себя. Он был высокомерен, саркастичен, беспощаден и резок. Панси была
готова влюбиться в него вторично. Он прошелся беглым огнем насмешек по
пуффендуйскому столу, распугал ледяными взглядами первокурсников в своей
факультетской гостиной, пренебрежительным тоном выдал недельную норму колкостей
в адрес Крэбба и Гойла и завершил вечер развернутой ехиднейшей аттестацией
нового преподавателя ЗоТИ. Слизеринцы имели все основания гордиться своим
префектом. Ну, по крайней мере, такие основания у них были до двух часов ночи… В
пять минут третьего Драко осторожно вышел из своей спальни. Лицо его выглядело
так, будто он провел без сна не два часа, а две-три ночи – борьба с гордостью
мучительное дело, знаете ли. Драко точно знал, что ничего так не хочет, как
остаться в своей постели… но не пойти в Выручай-комнату было выше его сил. В
конце концов, там уже никого нет, думал он, поднимаясь наверх. Он только
убедится в этом и назад… только убедится. «Люмос!» - произнес он, войдя, и
почти сразу заметил лежащего на диване человека. Подойдя, Драко опустился перед
диваном на колени. Странно; он никогда не видел спящего Поттера. А это что? На
щеках, на оправе очков что-то поблескивало; мельчайшие кристаллики соли, следы
высохших слез. Почему он плакал? Опять вспомнил родителей? Сириуса? Неважно;
Драко вдруг стало очень больно из-за слез Поттера и из-за того, что его не было
рядом, чтобы утешить. Захотелось просто обнять Гар… гриффиндорца и лежать так до
утра, веря в свою способность защитить его от любых ночных кошмаров. Раньше
Малфою и в голову не приходили подобные глупости; надо срочно исправлять
ситуацию, подумал он и полез целоваться в надежде, что старый добрый секс вернет
все на круги своя. И он получился замечательным, но все равно все было не так,
как раньше, прежняя легкость не вернулась, и происходящее осталось пугающе
сложно и запутанно. Тогда Драко, убеждая не столько Поттера, сколько себя,
произнес: «Это просто секс». И на четыре месяца эти слова стали мантрой их
встреч, Драко настойчиво повторял эту фразу, а Гарри неизменно с ним соглашался.
В этом году они не ссорились и не дрались в коридорах, они почти не замечали
друг друга вне Выручай-комнаты, и Драко казалось, что в нем накапливается нечто
опасное, нестабильное, способное привести к взрыву. Но невозможно было
предугадать, где, как и когда он произойдет. *** Почти четыре месяца
позади, и наступает их последняя перед Рождеством встреча. Через три дня Малфой
едет домой. Там его, по всей видимости, ждет помолвка, поскольку идей, как ее
избежать, у Драко так и не возникло. Впрочем, Поттеру обо всем этом знать не
обязательно. Они обнимаются, они целуются, они занимаются сексом – все, как
всегда, и непременная фраза слизеринца, как занавес, опускается в конце. Зачем
он это повторяет, думает Гарри, и так давно уже ясно, что для него это только
секс. Что это для самого Поттера, пока непонятно – он только знает, что ему
нравится говорить, спать, делать уроки, смеяться и просто быть рядом с Малфоем.
И если для этого надо соглашаться, что это «просто секс» - да ради Мерлина – он
подтвердит. *** «Конечно, просто секс», - слышит Малфой в ответ и
говорит, что, пожалуй, пойдет. Он выходит из Выручай-комнаты, но вместо того,
чтобы идти к себе, направляется в лабораторию при кабинете зельеварения – как
префект старшего курса, он имеет право инспектировать большинство помещений
Хогвартса и знает пароли. *** После ухода Драко Поттер еще некоторое
время бездумно лежит на диване, а затем вдруг подскакивает как укушенный и,
впопыхах натянув одежду, бежит наверх, на площадку Астрономической башни.
Согнувшись пополам от боли в боку – следствия стремительного подъема, он
оглядывает площадку – никого. Но его знаменитая интуиция настойчиво заявляет –
что-то не так было в тоне Малфоя, в его последней фразе. Однако с чего искать
его на башне? Это же Малфой, он же… не как все. Гарри осеняет новая догадка.
Сломя голову он несется обратно, вниз. Точно, дверь в кабинет зельеварения
открыта. Слегка отдышавшись, Гарри заходит внутрь, заглядывает в лабораторию.
Малфой стоит перед открытым шкафом, заложив руки за спину, покачиваясь с пятки
на носок, взгляд скользит по рядам зелий и ингредиентов. Он ничем не дает
понять, что заметил появление Поттера. Гарри начинает сомневаться в правильности
своих предположений, но – разве гриффиндорцы отступают от раз принятых
решений? - Малфой… - начинает он, но дыхание еще не выровнялось, и приходится
начать снова. – Малфой… в общем… это не просто секс… Ты понял?.. не просто секс…
И… что ты здесь делаешь?.. - У меня бессонница, Поттер, - подчеркнуто
артикулируя, объясняет Малфой. – Ищу Снотворное зелье. - А-а-а… - неуверенно
соглашается Гарри. Других слов у него не находится, и он, пожав плечами, уходит,
провожаемый задумчивым взглядом Драко. *** Спустя несколько минут после
его ухода Драко закрывает шкаф и, прислонившись спиной к дверцам, сползает по
ним на пол, как флоббер-червь, - медленно и устало. У него нет бессонницы.
Значит, ему не нужно Снотворное зелье. А что ему тут было нужно? Драко трудно
поверить, что на несколько минут им завладело тупое и пьянящее безумие,
подсказывающее, что у каждого всегда остается один легкий выход из трудного
положения. Для всех прочих – это Астрономическая башня, для Малфоев, разумеется,
нечто иное. К примеру, яд. Отвратительно. Невозможно. Соблазнительно. Если бы
Поттер не пришел… «То что?» - спрашивает себя Драко. И сам себе отвечает – не
знаю. Но ведь в конце концов до него дошло, он пришел, он сказал то, что Драко
уже и не надеялся услышать. Слова… слова, конечно, ужасные… ох, не умеет он
говорить… но все лучше, чем Забини… «Не просто секс…». Теперь все должно быть
легко и понятно, но на самом деле, чувствует Драко, направляясь к себе, все
запуталось еще больше, и теперь уже совсем неясно, что говорить отцу, что делать
с этой дурацкой помолвкой, что делать с этим дурацким Поттером. Не просто секс,
ха… - Конечно, это не просто секс, Поттер, - негромко и почти зло говорит он
в темную пустоту школьного коридора. «Я просто тебя люблю».
T H E E N
D _______________________________________________ * и дядя Блейза, и тетя
Драко – исключительно неканоничные продукты буйного воображения
автора.
