Стоя на крыльце Норы, Гермиона смотрела, как прозрачно-серые струи дождя прошивают воздух, соединяя небо с землей. К сожалению, июнь выдался на редкость сереньким и невзрачным. Хорошо, что они разрешили детям провести первые недели каникул в Румынии, у Чарли. Судя по письмам, там сейчас солнечно. Хьюго уже умудрился обгореть, хотя тысячу раз говорилось, что рыжим солнце на пользу не идет. Пусть теперь сам убедится. Молли написала, что боль от ожога она сняла, а красноту оставила – в назидание. Красная сожженная кожа и рыжие волосы – то еще сочетание. Теперь, писала Молли, его дразнят морковкой в кетчупе. Ничего, зато урок он, будем надеяться, усвоит. Да, Молли пришлось отправиться с внуками. Точнее, она сама вызвалась – давненько не бывала у Чарли. Зная свою свекровь, Гермиона даже немного сочувствовала драконологу – Молли за эти дни найдет тысячу поводов, чтобы недвусмысленно намекнуть сыну, что давно бы пора уже свить семейное гнездышко. У Чарли, насколько знала Гермиона, была постоянная подруга, однако узаконивать отношения они вроде бы не собирались. Этой незнакомой девушке Гермиона тоже сочувствовала: пристальное, оценивающее внимание Молли Уизли не каждая способна выдержать достойно… Большое семейство обычно готовилось к лету заранее, составляя комбинации, учитывающие время отпусков всех членов семьи, целесообразность тех или иных поездок, пожелания детей и внуков и, разумеется, финансовые возможности. После долгих обсуждений планы на лето выглядели такими запутанными, что только Молли, да еще, пожалуй, Джинни были в состоянии запомнить, кто, где и с кем будет находиться в ту или иную неделю. В этом году Гарри и Джинни с детьми отправились в Египет; Рон и Гермиона перебрались в Нору, чтобы не оставлять Артура одного; впрочем, на это же время в гости прибыли Билл и Флер, которые потом должны были захватить с собой во Францию младших Поттеров; их Мари-Виктуар к тому времени должна была вернуться от тети Габриэль; Гарри и Джинни же после Египта собирались остаться в Норе, чтобы повидаться с Перси и Джорджем – и их семьями, разумеется, а Гермиона и Рон могли провести остаток отпуска по собственному усмотрению; что там планировалось дальше, Гермиона забыла. Она поражалась энергии Молли, чувствовавшей себя в суматохе будничных дел, как рыба в воде, - всегда уверенной, всегда знающей, что делать, всегда невозмутимой – даже когда она произносила грозную воспитательную речь в адрес кого-то из детей или внуков. Сама Гермиона давно махнула рукой на попытки подражать свекрови: возглавлять семью было талантом Молли Уизли, а талант либо есть – либо его нет. «Присматривать» за Артуром, как просила Молли, никакой необходимости, конечно, не было – он пропадал на работе целые дни и был совершенно счастлив, возвращаясь вечером в тесный семейный круг, к накрытому столу. Билл и Рон, пользуясь свободой, аппарировали то к Джорджу, то на квиддичный матч, как сегодня… Гермиона не возражала. Просто было немного… скучновато проводить отпуск именно так. «Зато дети развлекаются вовсю», - подумала она с улыбкой. Дождик не собирался прекращаться. Лужи не пузырились весело, а лишь становились все больше от незаметно прибывающей и уже не впитывавшейся в почву воды. Было свежо, но Гермионе не хотелось заходить в дом. Потом, как следует продрогнув, она разожжет в кухне камин, нальет горячего чаю, переоденется в теплый халат и, забравшись в старое уютное кресло, будет наслаждаться теплом и какой-нибудь книгой «про любовь». С возрастом Гермиона стала испытывать легкую привязанность к непритязательным историям, в которых на долю главной героини непременно выпадала трудная и сумасшедшая страсть, гордое одиночество и бесконечное счастье в конце… Сзади раздался шум. Не оборачиваясь, Гермиона почувствовала, как к запаху дождя примешался запах гвоздики. Флер… Гермиона и забыла, что та дома, - Флер, оказывается, умела быть незаметной, когда хотела. Интересно, о чем она думает, глядя на дождь? Тоже о семье? Или…? Гермиона абсолютно не могла представить, что за мысли могут тесниться в голове по-прежнему безупречно красивой Флер Уизли. Если они там есть, конечно… Гермиона тут же мысленно прикусила язык – она прекрасно знала, что Флер очень умна: невестка возглавляла кафедру в магической Сорбонне; но внешность Флер почему-то даже близких людей вводила в искушение думать, что ее обладательница вряд ли способна на что-то большее, чем не перепутать Люмос с Ноксом. «Как мы все-таки зависимы от внешнего вида», - подумала Гермиона, оборачиваясь к Флер и вежливо ей улыбаясь. Они так и не стали по-настоящему родными. Впрочем, Флер со всеми держала дистанцию, оставаясь Делакур в общей массе Уизли. - Гер’миона, скучаешь? – прозвучал ее голос. Гермиона пожала плечами. - Так… немного… дождь… - Да, дождь… - согласилась Флер. – О, да ты совсем замер’зла, - она обхватила родственницу со спины, положив свои руки поверх ее, скрещенных на груди; и, почувствовав исходящее от Флер тепло, Гермиона вдруг поняла, как она на самом деле продрогла – оставшиеся открытыми плечи и шея покрылись крупными мурашками, а все тело пробил такой озноб, что чуть зубы не застучали. - Ужас, - засмеялась за спиной Флер. – Ты хочешь заболеть, я угадала? Чтобы Р’он не аппар’ир’овал больше на квиддич, а сидел р’ядом и вливал в тебя Антипр’остудное зелье стаканами? Пока Флер говорила, ее теплое дыхание шевелило волоски у виска Гермионы, и они щекотали ухо, добавляя мурашек. Гермиона вытащила одну закоченевшую руку, чтобы убрать прядку, и обнимавшая ее рука Флер соскользнула на грудь. Да там и осталась. Гермиона напряглась. Она чувствовала себя неуютно; ей казалось неудобным попросить убрать руку, потому что Флер, совершенно очевидно, не видела в ситуации ничего неестественного. Но куда теперь деть свою поднятую руку, Гермиона не знала, поэтому продолжала разглаживать и заправлять за ухо прядки, которые уже начинали выглядеть зализанными. От руки Флер шло тепло, и это было приятно. А потом… Потом ее мизинец слегка двинулся, и Гермиону охватила паника. Ей ведь это показалось? Но нет, мизинец снова двинулся, совершая легкие круговые движения, лаская доступный ему кусочек груди сквозь тонкий трикотаж. Гермиона застыла, как соляной столб, способная на одну только внятную мысль: Флер сошла с ума; что она делает? А между тем уже не только мизинец, но и вся ладонь француженки пришла в движение, гладя и слегка сжимая небольшую упругую грудь; а Гермиона все не двигалась и молчала, ошеломленная происходящим, никак не укладывавшимся в голове. Ей представлялось, что стоять и молчать – единственно правильный выход, потому что пока слово не произнесено, всего этого как бы и нет. Нет этой ласкающей руки, нет теплого дыхания на шее, слишком близкого, слишком частого для родственного; нет чужой груди, прижавшейся к спине; нет и гулкого стука ее собственного сердца – шокированного абсурдностью происходящего. - О, вы вер’нулись? А мы тут на дождь любуемся, - услышала она голос Флер и только тогда поняла, что обвивавшие ее руки исчезли, тепло ушло. Гермиона обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как эти же руки обхватывают шею Билла. А к ней самой уже спешил Рон, говоря что-то насчет сырости и простуды… - Неужели ты нашла общий язык с нашей принцессой? – спросил он позднее, перед сном. – О чем вы говорили? - Ни о чем… о дожде… - честно ответила Гермиона. За ужином она старалась не встречаться взглядом с женой Билла, но мимолетные взгляды Флер оставляли, казалось Гермионе, отпечатки на ее лице, шее, руках. Она перестала нервничать, только закрыв за собой дверь их с Роном спальни. *** Утром Гермиона старалась избегать Флер, а когда Рон сказал, что они с Биллом намерены отправиться на рыбалку, постаралась всячески отговорить их, ссылаясь на дождь, скуку, необходимость починить ставни на втором этаже, наконец. Рон сказал, что рыбалке дождь как раз не помеха, тогда как починке ставен очень даже мешает; и что он сделает все в ближайший погожий день. Билл же, улыбнувшись, добавил, что она остается не одна, а с Флер, а с Флер заскучать невозможно. Он, конечно же, не имел в виду ничего такого, но Гермионе немедленно показалось неудобным продолжать настаивать на своем и подбирать аргументы. Это, безусловно, было бы трусостью с ее стороны, желанием не понять произошедшее, а спрятаться от него за чужими спинами, за искусственно созданной декорацией «нормального» дня. Она тут же отказалась от своих идей, спрятав руки за спину и пожелав братьям приятного отдыха. Когда они аппарировали, Гермиона начала придумывать себе занятие. Прежнее бездумное времяпрепровождение вдруг стало невозможным, она почувствовала необходимость занять чем-то руки и голову, чтобы в случае чего – чего именно, она не могла сформулировать – можно было сделать отсутствующий вид, заговорить об ужине, или о цветах, или о детях, которые так быстро растут, - словом, перевести общение в безопасную и повседневную плоскость. Но единственным делом, которое Гермиона могла придумать, было заваривание чая. Она присела с чашкой у окна, когда Флер появилась на кухне – только что поднявшаяся с постели, с нерасчесанной еще копной кудрей и полусонными глазами. «Добр’ое утр’о, - пробормотала она, - чай? Чай – это хор’ошо…». Она налила себе большую чашку, едва не уронив чайник, - палочка ее тоже как будто еще не проснулась – и поднялась к себе. Чем француженка занималась до вечера, Гермиона не знала, но за весь день Флер больше не показалась. Гермиона попыталась читать, потом - писать письма, потом – гулять под сеющимся дождем, но все ее попытки потерпели неудачу, и к вечеру она была вынуждена признать, что это был один из самых скучных и бестолковых дней за последнее время. Она очень обрадовалась, когда вечером явились Рон с Биллом – веселые, слегка промокшие, пахнувшие рекой, тиной и рыбой; Гермиону не расстроило даже то, что именно ей предстояло чистить и жарить улов. Флер спустилась к ужину – оживленная, с блестящими глазами, с немыслимо сложной прической на голове, на которую ушло минимум полдня. Остальное время было потрачено, по всей видимости, на маникюр, маски и прочие косметические ухищрения, потому что Флер выглядела поистине волшебно. Гермиона пожалела, что сама она провела день так бездарно – ей даже в голову не пришло, что можно, воспользовавшись отсутствием мужчин, заняться собой. Флер вела себя со всеми – и с Гермионой в том числе – совершенно естественно, была мила и смешлива, и даже Рон вечером признал, что «принцесса» - не худшее, что могло достаться Биллу. Гермионе казалось, что Рон все-таки, сам того не сознавая, чуточку ревнует – ведь он сам какое-то время был очарован Флер – и оттого усерднее остальных выискивает недостатки бывшей мадемуазель Делакур и видит в первую очередь только их. Рон, проведший день на свежем воздухе, заснул быстро и крепко; Гермионе же долго еще не спалось; она лежала с открытыми глазами, вслушиваясь в ровный шелест дождя за окном. Он, в конце концов, и усыпил ее. *** Без перемен прошли три дня; в выходные мужчины планировали «выход в свет» - посещение двух, идущих один за другим квиддичных матчей. Гермиона от приглашения «с нами» со смехом отказалась: она и раньше не слишком любила игру, а в последние годы и вовсе бывала только на тех хогвартских матчах, в которых участвовал племянник, Джеймс. Флер квиддич тоже отвергла – из их с Биллом разговоров Гермиона поняла, что Флер следит за событиями во Французской лиге, но ярой болельщицей не является. Она не напрягалась по поводу того, что они опять остаются вдвоем в доме, - крошечный эпизод на крыльце давно стерся в памяти, потерял остроту, и Гермиона даже начала сомневаться – а не показалось ли ей? Может быть, она просто слишком закоченела тогда и приняла за ласку дрожь собственного тела? Ей должно быть стыдно за подобные мысли, вот и все. Если и есть в этом доме ненормальная, то это как раз таки она. Вот что думала Гермиона, проводив Рона с Биллом и направляясь на кухню, в тот момент, когда в полутемном коридоре перед ней возникла преграда, на которую она и наткнулась грудью. Флер стояла, уперев в стену вытянутую руку, и ее глаза чуть поблескивали. Разглядеть их выражение было трудно. - Ты пр’ячешься от меня? – голос Флер не был ни нежным, ни щебечущим; он был насмешливым, и резким, и любопытствующим одновременно. – Ты меня боишься? - Конечно, нет, Флер, с чего ты взяла? – ответила Гермиона насколько могла спокойно и убедительно. Она очень хотела, чтобы Флер ей поверила и ушла, хотя прекрасно понимала, что так не получится – не поверит и не уйдет, пока не доведет задуманное до конца. Что именно задумала Флер, Гермиона не могла представить – она слишком плохо знала родственницу, - но в глубине души она ее чуть-чуть боялась. Флер была не просто ведьмой; она была настоящим волшебным существом, пусть и только на четверть. И она была воспитана в других традициях, и… впрочем, двух пунктов было уже достаточно, чтобы рождать смутную тревогу относительно хода мыслей и дальнейшего поведения Флер. - Гер’миона, тебе ведь скучно здесь, я же вижу. Так? – вторая ладонь француженки тоже уперлась в стену, заключая Гермиону в небольшое пространство между стеной и руками Флер, телом Флер. Можно было, поднырнув под руку, выскользнуть из этого захвата, но это выглядело бы так по-детски… так, как будто Гермиона на самом деле испугалась, так, будто она поверила в то, что Флер действительно собирается предложить ей нечто… не совсем приличное. Поэтому Гермиона осталась на месте. - Тебе скучно, а ты даже не пр’обуешь р’азвлечься, - сказала Флер осуждающе. Гермиона успела открыть рот, чтобы ответить, что она вовсе не скучает, а если и скучает, то совсем немного и только по детям; но она не успела произнести и одного слова, потому что Флер прижала ее к стене всем телом, а ее руки уже ласкали грудь Гермионы – сквозь ткань, как тогда, на крыльце, но гораздо смелее, жестче, сильнее; отвлекаясь, скользили по бокам, по бедрам, стремясь прижать их как можно теснее к телу Флер. Прикусив ухо Гермионы довольно сильно, так, что та не могла изменить положение головы, Флер жарко дышала куда-то ей в волосы. Ее руки продолжали скользить по телу Гермионы, доступному так ограниченно – узкие полоски между стеной и самой Флер. Обхватив ладонями ее груди, большими пальцами Флер довольно жестко терла соски, как будто желая сгладить, разровнять эти мягкие, нежные выпуклости. Вспоминая об этом позднее, Гермиона думала, что на несколько мгновений она выпала из реальности, пребывая в своеобразном шоке, – иначе никак нельзя было объяснить, почему она не сразу заметила, что бедро Флер чуть заметно двигается между ее ног… Соскам уже было больно от прикосновений – они затвердели и, наверное, стали заметны через ткань домашнего платья. Но Флер, конечно, не нужно было смотреть – она почувствовала это изменение пальцами, и Гермиона ощутила легкое движение прижатого к ее уху рта. Флер улыбалась. Гермиона вздохнула и рванулась в сторону, выскальзывая из плена жадных рук, учащенного дыхания, зубов, довольно чувствительно скользнувших по мочке. «Я пойду», - вежливо пробормотала она, боком удаляясь по коридору, неловко оступаясь в слишком большой домашней тапке и с облегчением замечая, что Флер так и не сдвинулась с места. *** На этот раз Флер вовсе не игнорировала ее. На этот раз она старалась как можно чаще попадаться на глаза – или Гермионе это только казалось? Флер стала спускаться к завтраку, хотя была «совой», в отличие от «жаворонка»-Гермионы; задерживалась после обеда на кухне, участвуя в общем разговоре, даже если тема ее явно не интересовала; шла со всеми вместе в сад, где в ее волосах немедленно запутывались невесть откуда взявшиеся солнечные лучи и клочки паутины. Гермиона чувствовала на себе ее взгляд и возмущенно поворачивалась, намереваясь выражением лица и словами дать понять француженке, насколько она недовольна, - но оказывалось, что Флер смотрит совсем в другую сторону. А иногда Гермиона, чувствуя себя абсолютно свободно и спокойно, вдруг случайно замечала пристальный и чуть насмешливый взгляд Флер, - и опять спотыкалась, или роняла чашку, или делала еще какую-нибудь несвойственную ей глупость. - Рон, вернемся домой, - предложила она мужу через два дня этой странной и нервирующей игры. - Зачем? – удивился тот. – Там никого нет. - Там будем мы, - улыбнулась Гермиона особенной улыбкой. - Да, но… - замялся Рон, и Гермиона уже по одной только интонации, по выражению глаз мужа поняла, что настаивать бесполезно, потому что их отбытие будет выглядеть странно и нелепо; потому что Артур и Билл не поймут его причины, а Молли обидится; потому что Рону, наконец, просто хочется побыть рядом с отцом, со старшим братом, которого он видит так редко; и ее проблема показалось ей надуманной и очень глупой. Неужели она не справится с нелепым поведением Флер? Конечно, справится; она скажет ей, твердо и четко, даст понять, что ее поступки Гермионе неприятны, что ее поведение бессмысленно. Приняв это решение, Гермиона приняла и супружеские поползновения Рона, - она никогда не могла полностью отдаться сексу, если в голове крутились назойливые мысли о неоконченных делах. Но это дело было окончено – она больше не позволит Флер ничего подобного. *** Так прошел еще один день – за игрой в квиддич двое на двое; за варкой ревеневого варенья на отваре вишневых листьев, которое получилось, конечно, не таким, как у Молли, но все же вкусным; за барбекю, за которым все засиделись допоздна; за разговорами ни о чем, которые так хорошо вести с людьми, слишком близкими, чтобы испытывать желание произвести на них впечатление или открыть глубоко личные секреты. Под утро Гермиона проснулась от легкого шума за окном. Она прислушалась. На улице снова шел дождь. *** Утром, проводив Рона, Билла и Артура в Министерство – Артур обещал показать сыновьям кое-какие «крайне любопытные» маггловские изобретения, а затем угостить обедом в открытом им «чудесном маггловском кафе», - Гермиона сама пошла искать Флер – чтобы, согласно составленному накануне плану, сказать ей о своем отношении к произошедшему и о недопустимости повторения этого в дальнейшем. Она была настроена решительно; мысленно она составила убедительную, лаконичную и недвусмысленную речь, придумала пару реплик от лица Флер и свои ответы на них, прорепетировала выражение лица и осталась довольна. Она не волновалась совершенно – разве что была чуточку взбудоражена. Флер сидела на диване в гостиной, в очень легкомысленном пеньюаре и очень легкомысленной позе. Гермиона была готова ко всему. Она села на свободное место и сказала, что им надо поговорить. Да, она была готова ко всему – только не к тому, что Флер кивнет в знак согласия с ее словами, а потом совершенно спокойно, почти лениво подняв палочку, пробормочет «Силенцио». Гермиона могла произносить свою речь сколько угодно – с ее шевелящихся губ не срывалось ни звука. Флер оценивающе посмотрела на дело рук своих и совершила еще более неожиданный и выходящий из ряда вон поступок – схватила Гермиону под коленки и дернула на себя. Комната совершила резкий рывок – и перед глазами миссис Уизли вместо лица Флер оказался потолок, давно нуждающийся в побелке. Впрочем, лицо мадам Уизли тоже не замедлило появиться. Тело Флер придавило Гермиону к дивану; светлые волосы упали ей на лицо, и Гермиона уловила исходящий от них слабый запах гвоздики и почему-то дождя, хотя Флер еще не выходила из дома. Флер прикусила ее мочку, как тогда, в коридоре, но тут же отпустила и, коротко простонав, лизнула ухо. Гермиона дернулась в попытке вырваться, и обе они чуть не упали с узкого дивана. - Жаль, - негромко сказала Флер сама себе. – Инкар’цер’о. «Интересно, почему заклинания все равно работают, с ее-то акцентом», - подумала Гермиона, будто именно это было сейчас самым существенным. Впрочем, ей, кажется, не оставили выбора. Она не могла двинуть ни рукой, ни ногой – хотя попыталась это сделать немедленно. Флер снова попробовала добраться до ее уха; Гермиона закрутила головой, стараясь спрятать от чужого языка попеременно оба уха и шею. Выражать свой протест как-то иначе у нее не было возможности. Она старалась поймать взгляд Флер, но та не смотрела ей в глаза. Она очень внимательно изучала пуговицы ее блузки, которые принялась расстегивать, медленно, одну за другой, сидя на бедрах Гермионы. Зато бюстгальтер слетел так быстро, что Гермиона не успела заметить, использовала ли Флер палочку. Француженка протянула руки и зажала оба ее соска между пальцами, сдавив так, что Гермионе стало немного больно. Она и подумать не могла, что Флер нравится некоторая жесткость. Впрочем, до этих дней она многого не могла бы подумать в отношении французской родственницы... Так же, как в прошлый раз, Флер ласкала ее грудь – на сей раз не скрытую тканью, - сдавливая всей ладонью, покручивая и растирая соски, иногда наклоняясь и прикусывая их, щекоча языком. Лицо ее казалось совершенно бесстрастным; но когда Гермиона, совершенно неожиданно для себя, громко выдохнула – она и не заметила, что уже давно задерживает дыхание, - взгляд Флер метнулся к ее лицу, и в нем было понимание, сочувствие и торжество. Недолго думая, она избавила Гермиону от остатков одежды и начала трахать ее двумя, а затем тремя пальцами. Гермиона почувствовала, что ее щеки и даже лоб залились краской стыда. Но не потому, что с ней занималась ЭТИМ женщина; а потому, что она, оказывается, была совершенно готова к вторжению, и пальцы Флер скользили в ней совершенно свободно и легко. А еще очень умело, отметила Гермиона, уже понимая, чего добивается Флер, и столь же хорошо понимая, что цель эта вскоре будет достигнута. Кончила она с громким криком и, только замолчав, поняла, что Силенцио либо было снято, либо просто закончило действовать. Она могла, наконец, сказать жене Билла все, что о ней думает… и это прозвучало бы просто замечательно - учитывая, что пальцы Флер все еще находились внутри нее, и каждое их легкое движение вызывало истому и дрожь во всем теле. Флер улыбалась. Потом вынула пальцы, очистила их заклинанием, оценивающе – или сожалеюще? – пробежалась взглядом по вытянутой перед ней обнаженной женщине, отменила Связывающие чары. Гермиона торопливо, полуотвернувшись, молча натянула одежду, не зная, что ей делать и что вообще следует делать в такой ситуации. Сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди, когда в комнату, едва она застегнула последнюю пуговку, аппарировала троица Уизли – Артур забыл дома какие-то бумаги, а сыновья сопровождали его «за компанию». «А если бы они вернулись пятью минутами раньше?» - в ужасе подумала Гермиона. Она посмотрела в сторону Флер – та, как ни в чем не бывало, висла на шее у Билла. Чувствуя, что в голове у нее все перемешалось, Гермиона машинально улыбнулась и ответила на объятия Рона. Вечером, ложась спать, она решила, что завтра аппарирует домой, придумав что-нибудь неотложное, - одна, если Рон не согласится, и никогда больше не останется наедине с Флер Уизли. *** Она проспала – наверное, потому, что за окном было пасмурно. Рона уже не было, и Гермиона решила, что будет ждать его в спальне, - она не хотела выходить, чтобы избежать возможной встречи с Флер. Принятое вечером решение оставалось неизменным. Хлопнула дверь; Гермиона обернулась, ожидая увидеть мужа. Флер легко скользнула на кровать, с ходу прижав предплечьем горло Гермионы, так, что та едва могла дышать и издавать слабые хрипы вместо крика. Правая рука француженки повторяла вчерашний маневр, хотя и более деликатно, - не врываясь захватчиком на покоренную территорию, а ведя планомерную осаду по всем правилам искусства. Правила, очевидно, выполнялись безукоризненно, потому что Гермиона почувствовала приближение пика наслаждения еще быстрее, чем накануне. Перед ее глазами стоял красный туман от недостатка кислорода, и прилив оргазма добавился к нему, затмевая сознание настолько, что несколько мгновений Гермионе было все равно, войди сейчас в комнату ее муж, или Билл, или вообще вся королевская рать. Она почти не заметила исчезновения Флер. Пульс медленно приходил в норму, но вся утренняя решимость испарилась бесследно. Ей хотелось только еще немного поспать. *** Они не вернулись домой ни в этот день, ни в следующий, ни в следующий за ним. Гермиона не могла придумать убедительного предлога для отбытия, а попусту поднимать эту тему боялась, зная, что Рон заметит ее странную настойчивость и начнет расспрашивать. И опять все оставалось без изменений, и дожди продолжали идти, земля уже хлюпала под ногами, и никто не выходил на улицу без необходимости. Гермиона нечаянно уснула в гостиной – полусумеречность послеобеденной поры и монотонный шум за окном действовали лучше любых Сонных чар. Она не заметила, как задремала, сидя на диване, не заметила, как ее заколдовали, - ее разбудил только знакомый уже укус в ухо и столь же знакомый цветочный запах. Флер неторопливо и совершенно спокойно подтягивала ее ближе к краю дивана, разворачивала поудобнее, разводила в стороны колени. У нее было выражение лица сладкоежки, готовящегося откусить первый кусочек пирожного. Гермиона обнаружила, что не окаменела и не связана, - но все ее движения были так замедлены, будто выполнялись под водой или во сне, когда приходится прилагать колоссальные усилия для того, чтобы просто поднять ногу, в то время, как чудище, вознамерившееся пообедать тобой, уже почти рядом. Пока Гермиона тянулась рукой к голове Флер, та успела распахнуть ее халатик и стянуть – на сей раз без всякой магии – трусики. Она со смехом увернулась от Гермиониной руки, перехватила ее, прижала к Гермиониному же боку, как и вторую. Говорить Гермиона могла с неменьшим усилием, чем двигаться, – очевидно, заклинание распространялось и на голосовые связки. «Фл-л-л-е-е-р…» - начала она, но Флер действовала намного быстрее: ее губы пробежались по нежной коже бедер, язык раздвинул складочки, пробираясь внутрь, и Гермиона обнаружила, что более всего ее тревожат две мысли: что она сегодня еще не успела принять душ и что она никогда в жизни не делала себе интимной прически. Почему-то именно это мучило ее больше всего. Тот факт, что ее ласкает ртом женщина, - шокирующий факт, который должен был вытеснить из головы все остальные мысли,- отошел далеко в сторону. Гермиона поняла, что не может сейчас думать об этом, не может, потому что это слишком сложно, слишком невозможно; потому что нужно время, чтобы уложить этот факт в голове, чтобы признать, что это – было. Она не могла признать реальности происходящего в то самое время, когда оно происходило, - и это больше всего напугало бы Гермиону, если бы она в этот момент могла дать определение своему состоянию. Она предприняла героическую попытку встать с дивана, - но Флер, не поднимая головы, толкнула ее рукой, в один миг сведя на нет все ее мучительные усилия. Щеки Флер были как шелк – их прикосновение не оставляло на бедрах раздражения, какое бывало от чуть заметной щетины, неизбежной на мужских лицах – на лице Рона, если быть точной. А ее горячий язык вовсе не изучал Гермиону - он знал ее, знал лучше, чем кто бы то ни было. Флер лизала, целовала, всасывала, прикусывала, нажимала и проникала внутрь… Гермионе показалось, что это длилось чертовски долго, - а потом оказалось, что так оно и было: заторможены были все ее реакции, и понадобилось куда больше времени, чтобы достичь разрядки; но результат оказался невероятным – оргазм в этой «замедленной съемке» длился не менее нескольких минут, и все это время Гермиона отчаянно пыталась выгнуться, выкричаться до боли в горле, но крик не слетал, а полз с губ, тело двигалось ужасающе медленно, и все это вместе походило на самую невероятную пытку… Потом Флер уложила Гермиону, свернув ее почти калачиком, и накрыла пледом. «Спи, - сказала она самым обычным голосом и добавила чуть капризно: – Эти дожди так утомляют». Гермиона проснулась только под вечер, с помятым лицом и тяжестью в голове. Действие заклинания давно окончилось. Встав под горячий душ, чтобы взбодриться, она начала наносить гель на кожу и неожиданно остановилась, проведя рукой по груди; потом, закрыв глаза и убеждая себя в том, что ничего особенного не происходит, медленно, будто нехотя, опустила руку вниз и стала ласкать себя между ног. Впрочем, ничего особенного и в самом деле не происходило – она иногда мастурбировала в душе; правда, обычно это происходило во время авралов у Рона на работе и никогда – во время совместного отпуска. Через несколько минут на ее лице отразилось разочарование; она быстро домылась, высушила волосы, оделась и спустилась, чтобы приготовить ужин. Флер внизу не было – она напевала что-то в их с Биллом комнате; Гермиона не узнала мелодию и не смогла разобрать слов. *** На следующее утро Гермиона обнаружила за завтраком три рыжие головы и ни одной – светлой. - А Флер еще спит? – спросила она, удивляясь почти-равнодушию, с которым ей удалось произнести эти слова. Вообще-то ей представлялось, что она никогда больше не сможет упоминать Флер в разговоре без того, чтобы собеседники не поняли по ее лицу и глазам всю правду. - Флер сегодня устраивает шопинг по лондонским бутикам, - отозвался Билл. – Она разве тебе не сказала? - Я думал, вы вообще вместе отправитесь, - добавил Рон. - Ты же знаешь, я не слишком люблю магазины, - заметила Гермиона. – Флер тоже это знает, потому и не потащила меня с собой. Говорить – лгать – о Флер оказалось очень легко. Весь день Гермиона по привычке напрягалась, идя по коридору или наклоняясь за книгой, но никто не появлялся за спиной, не долетал до нее запах гвоздики, ничьи руки не касались, напоминая и обещая, ее кожи. Взглянув в зеркало, Гермиона обнаружила, что выглядит не очень хорошо – под глазами тени, белки в красных точках, кожа бледная, не в тонусе. «Надо выспаться, что ли», - решила она. Но заснуть не получилось. Не получалось и читать. На душе было так же пасмурно, как на улице. Домаявшись до ужина, Гермиона не слишком тщательно накрыла на стол. Флер появилась с опозданием – элегантная, холодноватая, больше обычного благоухающая дождем. На вопрос Билла о покупках она обещала «показать все на днях, хотя, впр’очем…». Гермиона, как и все остальные, с удивлением уставилась на аляповатые дешевые бусы – крупные, апельсинового цвета, пластиковые шары соединялись короткими цепочками. Это изделие было настолько неуместным в сочетании с Флер, что все молчали в ожидании каких-то объяснений, которые Флер, судя по всему, не собиралась давать, переводя с одного члена семьи на другого блестящий, любопытствующий взгляд. Билл на правах мужа открыл рот первым. - Дорогая, - сказал он серьезно. – У меня большое подозрение, что ты – это Полумна Лавгуд под Оборотным. Либо это, либо – Мунго, а, Гермиона? - Да, Гер’миона, - живо обратилась к ней и Флер, будто ожидавшая подобной реплики, - тебе нр’авится эта чудная штучка? Гермиона покачала головой. - Прости, Флер, - сказала она с шутливым соболезнованием. – Эту вещь я могу одолжить у тебя только для огородных пугал. Флер посмотрела на нее, запрокинув голову, из-под полуопущенных век. - Мне кажется, я найду ей и иное пр’именение, - сказала она.
