Страсти по Драко
Глава 26. Эти летние дожди
Автор: aguamarina (aguamarina@mail.ru)
Название: Эти летние дожди
Пейринг: ДП/ГП/ДМ
Рейтинг: PG-13, мини
Жанр: общий
Статус: закончен
Количество глав: 1
Summary: треугольник с точки зрения одной из его вершин (или Что делать с женой героя, если в «типе» стоит «слэш»))
Disclaimer: и не мое, и не надо, и не уговаривайте…
Размещение: предупредите
Название: Эти летние дожди
Пейринг: ДП/ГП/ДМ
Рейтинг: PG-13, мини
Жанр: общий
Статус: закончен
Количество глав: 1
Summary: треугольник с точки зрения одной из его вершин (или Что делать с женой героя, если в «типе» стоит «слэш»))
Disclaimer: и не мое, и не надо, и не уговаривайте…
Размещение: предупредите
Когда с неба упали первые капли, холодные и крупные, Джинни торопливо зашла в попавшуюся на глаза аптеку, и теперь, стоя у большого окна, смотрела сквозь стекло, как дождь приглашает на танец редких прохожих. Длинноногая девушка в джинсовой мини-юбке вальсировала с ним среди чистых, мелких луж; миссис в годах степенно выписывала шаги танго – вперед, назад, вбок; парень в светлой майке перепрыгивал бегущие ручейки размашисто и свободно, будто исполняя классический балет в современной постановке. Это был тихий райончик; широкая, едва заметно идущая на подъем улица, шары подстриженных акаций у каждого второго дома, серые каменные парапеты невысоких ограждений, изредка прерываемые витринами магазинов; Джинни забрела сюда случайно.
В последнее время она пристрастилась к вылазкам в маггловский Лондон. Впервые на такую прогулку ее пригласила Гермиона – и открыла подруге целый новый мир. Потом они еще пару раз вместе совершали покупки и ходили в кино, а затем Джинни стала выбираться к магглам одна. Она неожиданно увлеклась; магический Лондон был слишком мал для уединения - куда бы миссис Поттер ни пошла, всюду встречались друзья, знакомые друзей, знакомые знакомых и, наконец, просто люди, которые узнавали ее по колдографиям в газетах. Первое время Джинни это нравилось; но теперь ей иногда хотелось побыть одной – но не дома и не там, где с ней могли заговорить. На улицах были люди – а дома не было Гарри.
Слишком часто не было, думала сейчас Джинни, слишком часто. Это были ее постоянные размышления - скользила ли она бесцельно взглядом по глади Серпентайна или смотрела, как дерутся за остаток пончика голуби на Трафальгар-сквер. Дома такие мысли требовали конкретных действий – связаться с Гарри через камин, попенять за задержку, спросить, что он хочет на ужин, если вернется к тому времени домой. В маггловском Лондоне она могла размышлять обо всем издалека, со стороны, как будто это была не она, а некая посторонняя женщина, которой рассказали историю Джиневры Поттер, и которая раздумывает над ней на досуге, как раздумывают, всерьез – и все же абстрактно, над судьбами книжных персонажей. В этом мире не нужно было что-то предпринимать, что-то кому-то объяснять, и от этого Джинни чувствовала себя здесь хорошо и спокойно, как нигде.
Да, она не совсем так представляла их с Гарри семейную жизнь. Собственно, она никак ее не представляла; а уж если задумывалась о будущем, ей смутно рисовалось что-то, похожее на жизнь ее родителей. Джинни немного завидовала матери; она бы тоже хотела, чтобы Гарри всегда – или хотя бы почти всегда – приходил домой вовремя, чтобы его хобби было коллекционирование каких-нибудь штепселей, а не испытание новых заклинаний; чтобы он ушел с аврорской работы на более спокойное место – например, в отдел надзора и контроля, куда его давно звали. Джинни грустно усмехнулась. Гарри Поттер не был Артуром Уизли. Он любил семью – и большую семью Уизли, и их собственную, пока еще маленькую семью, он был счастлив с ними – Джинни знала это точно; но, кроме семьи, у него всегда было что-то еще, что-то, чему он готов был отдавать время и силы, будь то сложное дело или товарищеский матч по квиддичу между отделами Министерства. Она поняла это давно и не пыталась его переделать… ну, почти не пыталась. Даже рождение Джеймса не изменило Гарри, не сделало его более домоседом. На какое-то время Джинни показалось, что муж остепенился, повзрослел, стал больше похож на главу семейства; он даже сам заговорил о карьере, о необходимости роста; но потом – и Джинни ясно почувствовала эту перемену – он разом прекратил такие разговоры и по-прежнему отправлялся на расследования в маггловский Лондон не в строгом костюме, а в джинсах и рубашке с закатанными до локтей рукавами. Джинни любила его таким… вот только ей постоянно казалось, что этот Гарри – не ее; что в любой момент он может оставить ее, как уже случилось когда-то; что в любую минуту он может уйти одному ему известным путем - и она не сумеет его удержать.
Дождь плясал по лужам, весело, вздувая пузыри. Он был легкий, светлый, наверняка теплый; и лужи тоже были светлыми, отражая светло-серый небосвод; и пустая улица казалось большой, открытой небу; она улыбалась ему своими витринами, помахивала веточками акаций, и все вокруг чуть поблескивало, мокрое, облитое струящейся влагой. Этот кусочек мира был прекрасен, прекрасен именно таким – мокрым, серым, безлюдным, и Джинни почувствовала, что – здесь и сейчас, независимо от всего, что происходит в ее жизни – она счастлива. Она смотрела в окно и улыбалась - просто так, в никуда, - лишь потому, что существовал этот мир и она в нем.
Двое парней появились откуда-то – она не заметила, откуда. Они шли – почти бежали – прямо по дороге, будто спасаясь от дождя; но нетрудно было догадаться, что дождь их только радует. Джинсы у обоих были закатаны, босые ноги шлепали по лужам, и брызги разлетались в стороны. Белые рубашки давно уже промокли насквозь, как и волосы – черные у одного и намного более светлые у другого. Они остановились неподалеку от аптеки – черноволосый достал сигарету и безуспешно пытался ее раскурить. Второй, что-то сказав, придержал за запястье его руку с зажатой в ней зажигалкой, а другой ладонью прикрыл огонек от дождя. Затем, видимо, отчаявшись, достал палочку, и Джинни заметила слабый отблеск заклинания.
«Надо же, маги», - подумала она, но даже то, что она наткнулась на своих как раз там, где пыталась от них скрыться, не испортило ее удивительно светлого настроения. Она со странным любопытством наблюдала, как рука брюнета легла на плечо друга… Они не целовались, просто стояли, прижавшись друг к другу лбами, разговаривая о чем-то и, наверное, улыбаясь – сквозь стекло, по которому сбегали струйки, было плохо видно. Но Джинни была уверена, что они улыбаются. Это было бы… естественно. Как и все происходившее. Джинни никогда не приходилось видеть геев вблизи – это было достаточно редкое явление в магическом мире; для себя она считала, что отнесется к ним, случись ей с этим столкнуться, без малейшего предубеждения; но она никак не могла ожидать, что подсмотренная сцена покажется ей такой же естественной и светлой, как этот дождь. Ей вдруг захотелось сказать им об этом – сказать, что они очень красивы, такие промокшие и счастливые, что любовь – это самое замечательное чувство на свете и еще какую-нибудь ужасную банальность, нужную не столько им, сколько ей. Где-то над головой громыхнуло, парни дружно повернули головы, вглядываясь в перламутровое небо, и Джинни узнала в одном из них своего мужа. Он действительно улыбался и даже не пытался стереть воду, бегущую по лицу. Впрочем, в этом действии не было бы никакого смысла – дождь не прекращался, даже пошел сильнее. Второй тоже улыбался – и губы, и серые, в тон небу, глаза. Это был Драко Малфой.
В голове Джинни вдруг произошло какое-то странное движение – и стало так, как в доме после генеральной уборки: все разложено по полочкам, нет ничего лишнего, ненужного или непристроенного к месту. Удивительная, кристальная ясность, как в этом дожде. Непредвиденные задержки, работа в выходные, даже единственная случайная оговорка, когда с губ Гарри сорвалось: «Дра…», и он тут же протянул: «Да-а-а…» и заговорил о какой-то ерунде. Джинни казалось, что она может сейчас вспомнить любой день их совместной жизни – и без труда воспроизвести его тайную, скрытую от нее сторону. Ее Гарри вел двойную жизнь – не отдавая себя целиком семье, делясь с кем-то еще. С Малфоем, если быть точной. Джинни чуть наклонила голову набок, искренне недоумевая, почему ничего не замечала раньше.
А эти двое все стояли посреди улицы, о чем-то разговаривая и смеясь, и с трудом раскуренная сигарета в пальцах Гарри потухла и размокла. Они выглядели не старше, чем на семнадцать-восемнадцать лет. Гарри протянул руку, убирая от глаз Драко прилипшую прядку; в ответ Драко со смехом начесал ему на лоб мокрую челку. Джинни подумала, что им, наверное, очень редко доводится побыть вот так, одним, без любопытных глаз посторонних, и что сейчас они, наверное, чувствуют себя так, будто одни в целом мире. Они и дождь.
«Малфой. Ненавижу», - думала она. Слова складывались, но настоящей ненависти почему-то никак не получалось. Было больно, было горько, к глазам уже подступали слезы, но она никак не могла набрать в себе сил на искреннюю ненависть хоть к одному из них. Она не могла возненавидеть стоящего там, за стеклом, Гарри - он выглядел совсем мальчишкой, мальчишкой, которого она любила и, наверное, всегда будет любить; и она не могла ненавидеть Малфоя, который и делал его таким мальчишкой… счастливым – без нее.
Она могла бы сейчас подойти к ним, прервать эту идиллическую сцену, заявить, что ей все понятно, потребовать сделать выбор. Бросить семью для Гарри будет очень трудно; вина перед ней, перед Джеймсом будет преследовать его всю жизнь. Он не будет счастлив – в этом можно было быть уверенной. Но он не будет счастлив, и оставшись, - и это Джинни знала сейчас так же точно, как то, что дождь - мокрый. Если бы только не видеть их вдвоем, не знать о том, что существует между ними… Она, наверное, не поверила бы никаким слухам, никаким фактам; она не поверила бы даже собственным словам Гарри, скажи он подобное. Она сумела бы заставить его отказаться от своего заблуждения. Но теперь – теперь Джинни не просто знала о том, что это – существует, и что это – отношения… и что они нужны Гарри – так же, как и семья. Нет, все обстояло гораздо хуже – она видела то, что иначе не смогла бы представить. Собственные глаза предавали ее. Собственные глаза говорили, что происходящее – чем бы оно ни было – не может быть разрушено ею. Она просто не имела на это права.
«Сделай же его, сделай этот шаг, Джинни», - сказала она себе довольно твердо - но не двинулась с места. Это было бы неправильно; просто потому, что неправильно. Наверное, потом она возненавидит себя за несвойственную ей нерешительность – но она не могла сейчас выйти туда, под дождь. Злилась на себя, но – не могла.
Принять решение оказалось на удивление легко.
«Остается притворяться, что ничего не знаю, - подумала она с каким-то странным спокойствием. - И вести себя так, как раньше. Он расскажет сам – если захочет. И даже если не расскажет… вмешиваться - нельзя». И странная уверенность в правильности этого решения тут же наполнила душу последним, чего можно было ожидать в такой ситуации, - покоем.
Джинни догадывалась, что это будет трудно – не сорваться, не задать ехидный вопрос, не бросить свое знание мужу в лицо при сообщении об очередном «воскресном задании». Чертовски трудно будет поступать так день за днем, когда речь идет о любимом человеке, который обещал принадлежать только тебе. Но есть ли у нее другой выход? Она должна предоставить решение Гарри. Если любит. Любит…
Она стерла капли дождя со щек. Наверное, наверху была открыта фрамуга.
T H E E N D
В последнее время она пристрастилась к вылазкам в маггловский Лондон. Впервые на такую прогулку ее пригласила Гермиона – и открыла подруге целый новый мир. Потом они еще пару раз вместе совершали покупки и ходили в кино, а затем Джинни стала выбираться к магглам одна. Она неожиданно увлеклась; магический Лондон был слишком мал для уединения - куда бы миссис Поттер ни пошла, всюду встречались друзья, знакомые друзей, знакомые знакомых и, наконец, просто люди, которые узнавали ее по колдографиям в газетах. Первое время Джинни это нравилось; но теперь ей иногда хотелось побыть одной – но не дома и не там, где с ней могли заговорить. На улицах были люди – а дома не было Гарри.
Слишком часто не было, думала сейчас Джинни, слишком часто. Это были ее постоянные размышления - скользила ли она бесцельно взглядом по глади Серпентайна или смотрела, как дерутся за остаток пончика голуби на Трафальгар-сквер. Дома такие мысли требовали конкретных действий – связаться с Гарри через камин, попенять за задержку, спросить, что он хочет на ужин, если вернется к тому времени домой. В маггловском Лондоне она могла размышлять обо всем издалека, со стороны, как будто это была не она, а некая посторонняя женщина, которой рассказали историю Джиневры Поттер, и которая раздумывает над ней на досуге, как раздумывают, всерьез – и все же абстрактно, над судьбами книжных персонажей. В этом мире не нужно было что-то предпринимать, что-то кому-то объяснять, и от этого Джинни чувствовала себя здесь хорошо и спокойно, как нигде.
Да, она не совсем так представляла их с Гарри семейную жизнь. Собственно, она никак ее не представляла; а уж если задумывалась о будущем, ей смутно рисовалось что-то, похожее на жизнь ее родителей. Джинни немного завидовала матери; она бы тоже хотела, чтобы Гарри всегда – или хотя бы почти всегда – приходил домой вовремя, чтобы его хобби было коллекционирование каких-нибудь штепселей, а не испытание новых заклинаний; чтобы он ушел с аврорской работы на более спокойное место – например, в отдел надзора и контроля, куда его давно звали. Джинни грустно усмехнулась. Гарри Поттер не был Артуром Уизли. Он любил семью – и большую семью Уизли, и их собственную, пока еще маленькую семью, он был счастлив с ними – Джинни знала это точно; но, кроме семьи, у него всегда было что-то еще, что-то, чему он готов был отдавать время и силы, будь то сложное дело или товарищеский матч по квиддичу между отделами Министерства. Она поняла это давно и не пыталась его переделать… ну, почти не пыталась. Даже рождение Джеймса не изменило Гарри, не сделало его более домоседом. На какое-то время Джинни показалось, что муж остепенился, повзрослел, стал больше похож на главу семейства; он даже сам заговорил о карьере, о необходимости роста; но потом – и Джинни ясно почувствовала эту перемену – он разом прекратил такие разговоры и по-прежнему отправлялся на расследования в маггловский Лондон не в строгом костюме, а в джинсах и рубашке с закатанными до локтей рукавами. Джинни любила его таким… вот только ей постоянно казалось, что этот Гарри – не ее; что в любой момент он может оставить ее, как уже случилось когда-то; что в любую минуту он может уйти одному ему известным путем - и она не сумеет его удержать.
Дождь плясал по лужам, весело, вздувая пузыри. Он был легкий, светлый, наверняка теплый; и лужи тоже были светлыми, отражая светло-серый небосвод; и пустая улица казалось большой, открытой небу; она улыбалась ему своими витринами, помахивала веточками акаций, и все вокруг чуть поблескивало, мокрое, облитое струящейся влагой. Этот кусочек мира был прекрасен, прекрасен именно таким – мокрым, серым, безлюдным, и Джинни почувствовала, что – здесь и сейчас, независимо от всего, что происходит в ее жизни – она счастлива. Она смотрела в окно и улыбалась - просто так, в никуда, - лишь потому, что существовал этот мир и она в нем.
Двое парней появились откуда-то – она не заметила, откуда. Они шли – почти бежали – прямо по дороге, будто спасаясь от дождя; но нетрудно было догадаться, что дождь их только радует. Джинсы у обоих были закатаны, босые ноги шлепали по лужам, и брызги разлетались в стороны. Белые рубашки давно уже промокли насквозь, как и волосы – черные у одного и намного более светлые у другого. Они остановились неподалеку от аптеки – черноволосый достал сигарету и безуспешно пытался ее раскурить. Второй, что-то сказав, придержал за запястье его руку с зажатой в ней зажигалкой, а другой ладонью прикрыл огонек от дождя. Затем, видимо, отчаявшись, достал палочку, и Джинни заметила слабый отблеск заклинания.
«Надо же, маги», - подумала она, но даже то, что она наткнулась на своих как раз там, где пыталась от них скрыться, не испортило ее удивительно светлого настроения. Она со странным любопытством наблюдала, как рука брюнета легла на плечо друга… Они не целовались, просто стояли, прижавшись друг к другу лбами, разговаривая о чем-то и, наверное, улыбаясь – сквозь стекло, по которому сбегали струйки, было плохо видно. Но Джинни была уверена, что они улыбаются. Это было бы… естественно. Как и все происходившее. Джинни никогда не приходилось видеть геев вблизи – это было достаточно редкое явление в магическом мире; для себя она считала, что отнесется к ним, случись ей с этим столкнуться, без малейшего предубеждения; но она никак не могла ожидать, что подсмотренная сцена покажется ей такой же естественной и светлой, как этот дождь. Ей вдруг захотелось сказать им об этом – сказать, что они очень красивы, такие промокшие и счастливые, что любовь – это самое замечательное чувство на свете и еще какую-нибудь ужасную банальность, нужную не столько им, сколько ей. Где-то над головой громыхнуло, парни дружно повернули головы, вглядываясь в перламутровое небо, и Джинни узнала в одном из них своего мужа. Он действительно улыбался и даже не пытался стереть воду, бегущую по лицу. Впрочем, в этом действии не было бы никакого смысла – дождь не прекращался, даже пошел сильнее. Второй тоже улыбался – и губы, и серые, в тон небу, глаза. Это был Драко Малфой.
В голове Джинни вдруг произошло какое-то странное движение – и стало так, как в доме после генеральной уборки: все разложено по полочкам, нет ничего лишнего, ненужного или непристроенного к месту. Удивительная, кристальная ясность, как в этом дожде. Непредвиденные задержки, работа в выходные, даже единственная случайная оговорка, когда с губ Гарри сорвалось: «Дра…», и он тут же протянул: «Да-а-а…» и заговорил о какой-то ерунде. Джинни казалось, что она может сейчас вспомнить любой день их совместной жизни – и без труда воспроизвести его тайную, скрытую от нее сторону. Ее Гарри вел двойную жизнь – не отдавая себя целиком семье, делясь с кем-то еще. С Малфоем, если быть точной. Джинни чуть наклонила голову набок, искренне недоумевая, почему ничего не замечала раньше.
А эти двое все стояли посреди улицы, о чем-то разговаривая и смеясь, и с трудом раскуренная сигарета в пальцах Гарри потухла и размокла. Они выглядели не старше, чем на семнадцать-восемнадцать лет. Гарри протянул руку, убирая от глаз Драко прилипшую прядку; в ответ Драко со смехом начесал ему на лоб мокрую челку. Джинни подумала, что им, наверное, очень редко доводится побыть вот так, одним, без любопытных глаз посторонних, и что сейчас они, наверное, чувствуют себя так, будто одни в целом мире. Они и дождь.
«Малфой. Ненавижу», - думала она. Слова складывались, но настоящей ненависти почему-то никак не получалось. Было больно, было горько, к глазам уже подступали слезы, но она никак не могла набрать в себе сил на искреннюю ненависть хоть к одному из них. Она не могла возненавидеть стоящего там, за стеклом, Гарри - он выглядел совсем мальчишкой, мальчишкой, которого она любила и, наверное, всегда будет любить; и она не могла ненавидеть Малфоя, который и делал его таким мальчишкой… счастливым – без нее.
Она могла бы сейчас подойти к ним, прервать эту идиллическую сцену, заявить, что ей все понятно, потребовать сделать выбор. Бросить семью для Гарри будет очень трудно; вина перед ней, перед Джеймсом будет преследовать его всю жизнь. Он не будет счастлив – в этом можно было быть уверенной. Но он не будет счастлив, и оставшись, - и это Джинни знала сейчас так же точно, как то, что дождь - мокрый. Если бы только не видеть их вдвоем, не знать о том, что существует между ними… Она, наверное, не поверила бы никаким слухам, никаким фактам; она не поверила бы даже собственным словам Гарри, скажи он подобное. Она сумела бы заставить его отказаться от своего заблуждения. Но теперь – теперь Джинни не просто знала о том, что это – существует, и что это – отношения… и что они нужны Гарри – так же, как и семья. Нет, все обстояло гораздо хуже – она видела то, что иначе не смогла бы представить. Собственные глаза предавали ее. Собственные глаза говорили, что происходящее – чем бы оно ни было – не может быть разрушено ею. Она просто не имела на это права.
«Сделай же его, сделай этот шаг, Джинни», - сказала она себе довольно твердо - но не двинулась с места. Это было бы неправильно; просто потому, что неправильно. Наверное, потом она возненавидит себя за несвойственную ей нерешительность – но она не могла сейчас выйти туда, под дождь. Злилась на себя, но – не могла.
Принять решение оказалось на удивление легко.
«Остается притворяться, что ничего не знаю, - подумала она с каким-то странным спокойствием. - И вести себя так, как раньше. Он расскажет сам – если захочет. И даже если не расскажет… вмешиваться - нельзя». И странная уверенность в правильности этого решения тут же наполнила душу последним, чего можно было ожидать в такой ситуации, - покоем.
Джинни догадывалась, что это будет трудно – не сорваться, не задать ехидный вопрос, не бросить свое знание мужу в лицо при сообщении об очередном «воскресном задании». Чертовски трудно будет поступать так день за днем, когда речь идет о любимом человеке, который обещал принадлежать только тебе. Но есть ли у нее другой выход? Она должна предоставить решение Гарри. Если любит. Любит…
Она стерла капли дождя со щек. Наверное, наверху была открыта фрамуга.
T H E E N D
